Рыжая
Шрифт:
Я тихо иду по коридору, носком туфли толкаю дверь в детскую и прокрадываюсь внутрь. Не знаю, почему я чувствую себя виноватой, глядя на свою дочь, но я, правда, испытываю чувство вины. Затаив дыхание, подхожу к ее кроватке и вижу, что она спит. Калеб искупал и перепеленал ее, но она уже успела высвободить одну ручку и теперь посасывает большой пальчик. До меня доносится ее запах — запах лавандового мыла, смешивающийся с запахом новорожденного младенца. Протянув палец, я касаюсь ее кулачка, а затем молнией вылетаю из комнаты.
Глава 6
Прошлое …
—
— Ты же не любишь вишню. Можно я его выброшу?
Калеб вскочил с дивана, на котором сидел и смотрел телевизор, и выхватил контейнер из моих рук. Я удивленно моргнула. Еще ни разу я не встречала человека, который бы так спешил из-за мороженного.
— Не трогай его, — сказал он.
Я наблюдала, как он засунул контейнер обратно в морозилку, спрятав его за парочкой замороженных стейков, и закрыл дверцу.
— Не такое уж оно было и страшное, — сказала я.
С минуту мне казалось, что он серьезно выбит из колеи, но затем он взял меня за руку и потянул к дивану. Он начал покрывать поцелуями мою шею, но все мои мысли были только об этом мороженном.
— Почему бы нам не начать жить вместе? — спросила я невзначай.
Он замер, уткнувшись лбом в изгиб моей шеи.
— Нет, — ответил он.
— Нет? Почему нет? Мы встречаемся уже девять месяцев. Я остаюсь на ночь практически каждый день.
Он сел и запустил пальцы в волосы.
— Я думал у нас ничего серьезного?
— Ну да, в самом начале. Ты не считаешь, что у нас все серьезно? Мы же принадлежим только друг другу уже почти пять месяцев.
Ложь. Я не спала ни с кем другим с того дня, как встретила его. Я даже не смотрела на других парней после той вечеринки на яхте. Калеб же очевидно сходил еще на несколько свиданий с другими девушками, но, в конце концов, он всегда возвращался в мою постель. Что я могу сказать? С точки зрения секса, нельзя не считаться с моей привлекательностью в этом вопросе.
— Почему ты хранишь это мороженое в морозильнике?
— Потому что именно там хранят мороженое, — ответил он сухо.
У Калеба возле глаза есть шрам. Я пыталась убедить его показаться моему пластическому хирургу, но он отказался. Шрамы должны быть там, где их оставила судьба, сказал он. Я тогда рассмеялась. Это одна из самых нелепых вещей, которую я когда-либо слышала.
Сейчас, глядя на своего «почти парня», я знаю, что была права. Шрамы следует удалять, а шрамы в виде мороженого в первую очередь. Я вытянула руку и провела по шраму пальцем. Не знаю, откуда он у него. Я никогда не спрашивала. Что еще я не знаю о нем?
— Оно принадлежало ей?
Мы редко говорили о его бывшей, но, когда делали это, настроение Калеба падало, и он отдалялся от меня. Обычно я старалась избегать этой темы, не желая выглядеть, как ревнивая подружка, но если парень не может избавиться
— Калеб? — я забралась ему на колени и оседлала его. — Оно принадлежало ей?
Он не мог отодвинуться от меня, поэтому решил смотреть мне прямо в глаза. Это всегда заставляло меня нервничать. У Калеба очень выразительный взгляд — взгляд, который может обнажить все грехи.
Он вздохнул.
— Да.
Я опешила от того, что он признался в этом, и неловко поерзала на его коленях, не уверенная, стоит ли мне задавать вопросы, неизбежно следующие за этим.
— Ладно, — говорю я, надеясь, что он даст какие-то объяснения. — Мы можем об этом поговорить?
— Тут не о чем говорить, — сказал он обреченным голосом.
Догадываюсь, что это значит. «Тут не о чем говорить» означает «я не могу говорить об этом потому, что мне все еще больно» и «я не хочу об этом говорить потому, что я до сих пор с этим не справился». Перекинув ногу, я слезла с его колен и села на диван. Чувствую себя такой же уязвимой, как тонкий лист бумаги. Я разбираюсь в мужчинах и по опыту знаю, что ничто не может сравниться с памятью. Я не привыкла, чтобы обо мне забывали, поэтому не знаю, как мне теперь вести себя.
— Я для тебя недостаточно хороша? — спрашиваю я.
— Более, чем хороша, — серьезно признался он. — Я был совершенно опустошен, пока не встретил тебя.
В любой другой ситуации нечто подобное из уст другого мужчины, показалось бы мне отвратительной… банальностью. Я встречалась с поэтами и музыкантами, у которых язык был подвешен достаточно хорошо, чтобы вызвать мурашки по всему телу, но этого ни разу так и не произошло. Но когда это произнес Калеб, я почувствовала, как в сердце разлилось тепло.
— Но я говорил тебе с самого начала, что пока не готов. Ты не можешь залечить эти раны, Лия.
Я слышала, что он сказал, но не поверила ему. Конечно, я могу исправить все. Он только что сказал, что я заполнила пустоту в его душе. Не хочу думать о той, которая создала эту пустоту... и насколько велика дыра, которая осталась после нее.
— Я не пытаюсь вылечить тебя. Но я начинаю испытывать к тебе сильные чувства, а ты отталкиваешь меня, предпочитая мне коробку «Черри Гарсиа».
Он рассмеялся и притянул меня обратно к себе на колени.
— Я не буду ни с кем съезжаться, пока не женюсь на этой женщине, — сказал он.
Я не слышала эту фразу ни от кого с тех пор, как родители заставили меня поехать в Библейский лагерь, когда мне было пятнадцать.
— Отлично, — парировала я. — И я ни с кем не сплю, пока не выйду замуж за этого человека.
Калеб посмотрел на меня своим фирменным взглядом, дающим понять, что он получит меня, когда и где захочет, и я так разволновалась, что не знала, поцеловать его или покраснеть. Он каждый раз обыгрывает меня, во всех моих попытках соблазнить его. Власть, подумала я, впрочем не очень обеспокоенно, так как в это момент он целовал меня. Он обладает властью надо мной.