Рыжик
Шрифт:
— А у тебя никого из родных нет? — спросил Рыжик.
В его голосе послышалась нотка участия.
— Есть сестренка, братишка есть… Только маленькие они, никуда не годятся…
— А тебе домой не хочется? — продолжал допытываться Рыжик.
Левушка не сразу ответил. Он опустил белокурую голову, устремил неподвижный взор на свои босые ноги, а пальцами рук машинально рвал траву.
— В Америку я хочу, вот что… — после долгой паузы пробормотал Стрела и неожиданно как-то сорвался с места. — Чего мы тут расселись? Пойдем! — сердито проговорил он и тронулся в путь.
Санька молча последовал за ним. Ему до боли стало жаль товарища: хотя тот и прятал от него лицо свое, но Рыжик увидал, как две слезинки упали с длинных темных ресниц Левушки. И у Саньки сердце сжалось в груди.
На другой день они подходили к Жослинскому лесу. Был жаркий полдень. Яркое, жгучее солнце раскалило воздух, и наши босоногие путешественники с трудом переводили дыхание. И Рыжик и Стрела обливались потом.
— Уйдем скорее от солнца: в лесу остынем, — проговорил изнемогавший от жары Левушка и ускорил шаги.
Темный, дремучий бор манил и поддразнивал усталых путников. Им казалось, что зеленая громада незаметно уходит от них. Лес этот был огромный и густой. Его темно-зеленая стена легла поперек дороги, и ей конца не было видно. Солнце только снаружи обливало лес горячим светом, внутрь же бора ни один луч не мог пробиться, и там царил прохладный сумрак. Широкая шоссейная дорога, по которой шествовали приятели, пополам разрезала густую чащу и сама исчезала в ней. Рыжик и Левушка уже совсем близко подошли к лесу. Стройные сосны, будто армия воинственных великанов, недвижными правильными колоннами прочно стояли на своих местах, а впереди леса, на скошенном лугу, точно вождь-богатырь, высился громадный, крепкий дуб.
Казалось, этот гигант вот-вот повернет к бору свою крепколистую кудрявую голову и крикнет: «Вперед!» — и могучая зеленая армия тяжело шагнет за вождем и все сотрет с лица земли…
Долго отдыхали в лесу Рыжик и Левушка. Они даже соснули немного. Особенно рад был лесу Санька. Он любил поваляться в прохладном месте и пофилософствовать на досуге.
— Чего нам спешить? — повторял он время от времени. — Здесь прохладно, хорошо так, птички щебечут… И ночевать можно здесь, — добавил он.
— Ну, уж нет, — живо возразил Стрела. — Я не медведь, чтобы в лесу ночевать. На поле я согласен, а в лесу — ни за что!
— А вот я… — начал было Рыжик, но умолк: по лесу пронесся сильный, протяжный свист, похожий на свисток локомотива.
Левушка тотчас вскочил на ноги и от восторга захлопал в ладоши.
— Ура! Мы недалеко от станции! — закричал он. — Вставай скорей! — обратился он к Саньке. — Будет тебе валяться! Разве не слышишь: мы около железной дороги.
— Ну, и пусть себе, а нам-то что? — равнодушно проговорил Рыжик, не трогаясь с места.
— Ах ты, боже мой! — с досадой в голосе воскликнул Стрела. — Ну, и валяться в лесу что за радость? Ведь нам все равно мимо проходить; так лучше же сейчас пойти, чтоб к поезду поспеть.
— На что нам поезд?
— Да так, посмотреть… Там народу много… Может, мелочь у кого выпрошу… Ведь у нас всего тринадцать копеек осталось… И еще найти можем… Богатые пассажиры часто деньги теряют… Ну, идем же! Идем же скорее!
Рыжик нехотя поднялся с места.
На станцию явились они в тот момент, когда поезд из Ковно только подошел к дебаркадеру. Пассажиры всех трех классов, одетые в легкие летние костюмы, торопливо соскакивали с площадок и направлялись к буфету.
— Станция Жосли! Поезд стоит пять минут! — провозгласил кондуктор, проходя мимо вагона первого класса.
Его голос заглушил первый звонок, данный по сигналу начальника станции. На узком пространстве между вокзалом и поездом спешно двигалась живая масса людей. Вдруг на конце платформы раздались чьи-то резкие, неистовые вопли. Рыжик и Левушка сейчас же бросились на крики и увидали высокого дородного жандарма, с окладистой светло-русой бородой и серебряной медалью на груди, который тащил одной рукой еврейского мальчика лет пятнадцати. Вот этот-то мальчик и ревел на всю станцию.
— Я тебе задам, погоди!.. — приговаривал жандарм грозным голосом.
— Ой, дяденька, не буду!.. Нехай меня холера возьмет, не буду!.. — вопил мальчик, и его длинные черные пейсы заглядывали ему в широко раскрытый плачущий рот.
— «Зайца» поймали… — равнодушным тоном и как бы про себя заметил Левушка.
— Отчего он так орет? — спросил Рыжик.
— Трус, вот и орет…
В это время раздался второй, а вслед за ним и третий звонок. Обер-кондуктор два раза перекликнулся с паровозом, и через минуту от поезда воспоминания не осталось.
Перед станционными постройками красивым зеленым амфитеатром раскинулся Жослинский лес. По другую сторону вокзала шла дорога в Жосли, а немного левее — Виленское шоссе, по которому должны были продолжать свой путь Рыжик и Стрела.
— Ничего интересного нет, пойдем! — разочарованно пробормотал Левушка.
— Пойдем! — точно эхо, повторил Санька.
Приятели, прежде чем уйти, напились холодной воды, посмотрели на часы и только затем направились к шоссейной дороге. Когда они проходили мимо вокзала, до их слуха все еще доносились отчаянные вопли мальчика.
Солнце склонилось к лесу. Жара значительно спала. Юным путникам теперь гораздо легче было шагать по дороге, и настроение их духа заметно улучшалось. Левушка закурил, а Рыжик засвистал какую-то песенку.
— А знаешь, мне его жалко стало, — прервав свой свист, проговорил Санька.
— Кого жаль стало? — спросил Стрела.
— Да вон того мальчика, которого жандарм тащил…
— А себя ты не жалел, когда кондуктор тузил тебя?
— То я, а то он… Себя не жалко…
— Слухайте, слухайте! — вдруг услыхали приятели чей-то голос.