Рыжий кот в темной комнате
Шрифт:
– Твоя мать жива, – сказала она.
– И где же она, где? – издевательски рассмеялась она. – Бросьте меня обманывать, я уже большая девочка!
Тетка помолчала, что-то обдумывая про себя, потом решилась:
– Хорошо, едем к ней!
Они долго ехали куда-то за город, сначала на маршрутке, потом на метро, а потом на рейсовом автобусе. Потом долго шли какими-то пустырями, заросшими лебедой и репейниками, потом вышли к высокому бетонному забору и остановились возле проходной.
«Городская психиатрическая больница № 4» – было написано на табличке.
Из окошечка выглянул мужик с красным носом и заругался на тетю Леру – не вовремя явились, не пущу без пропуска. Тетка протянула ему что-то в кулаке.
Мужик замолчал, как будто его заткнули, как прохудившийся кран, и открыл вертушку.
Они еще шли между больничными корпусами, потом свернули в липовую аллею и открыли дверь старого, обшарпанного здания. Нянька мыла пол в длинном коридоре, с ней повторилась та же история – сначала крик, потом мятая купюра перекочевала из кулака в кулак, и их пропустили. На посту дежурной медсестры все прошло еще быстрее – с купюрой, но без крика.
Тетя Лера привела ее в палату и показала незнакомую худую женщину, сидевшую в инвалидном кресле.
– Это твоя мама, – сказала тетя. – Ты уже большая девочка, ты должна понять. Мама болеет. Это неизлечимо.
Она смотрела на эту чужую женщину и не могла понять, как это возможно. Как этот совершенно посторонний человек с пустыми, равнодушными глазами может быть мамой? Женщина смотрела прямо перед собой, она даже не повернула головы в сторону пришедших. Тусклые, некрасиво отросшие волосы безжизненно свисали на лицо, кожа была бледная, землистого оттенка, как у людей, нечасто бывающих на свежем воздухе.
И вдруг губы незнакомой женщины шевельнулись, и она тихо, почти неслышно запела:
– А у нашего кота были красны ворота… шубка синенька на нем, а мы песенку споем…
– Мама! – крикнула она, падая на колени рядом с креслом, и в груди ее как будто разорвался ком из колючей проволоки. Было больно, казалось, что кровь хлещет из ран, но она ощутила небывалое облегчение.
За много лет она впервые вздохнула глубоко, чего не могла сделать с тех самых пор, когда пятилетним ребенком, вбежав в кухню, увидела распахнутое окно и погасшую газовую горелку.
Отмахнувшись от воспоминаний, она выкатила инвалидное кресло в коридор, прокатила до большого светлого холла. Навстречу им попалась совсем молоденькая девушка, почти девочка, с белыми, коротко остриженными волосами и бессмысленным, пустым взглядом.
При виде этой девушки мама вдруг забеспокоилась, глаза ее заблестели, она протянула вперед тонкие, почти прозрачные руки и проговорила нежным, воркующим голосом:
– Доча… доченька…
Она почувствовала укол в сердце и поскорее выкатила кресло прочь, подальше от этой белобрысой девчонки, которая сумела разбудить в матери какие-то смутные воспоминания, которых сама она разбудить не могла, при всех стараниях.
Тогда, десять лет назад, когда тетя Лера привезла ее к маме, она резко изменилась. Она встрепенулась и ожила, она почувствовала прилив сил, прилив энергии, теперь ей было для кого жить. Она развила бешеную деятельность, не спорила больше с тетей Лерой, соглашалась на любую работу по дому, чтобы выклянчить у тетки какие-то деньги. Деньги нужны были для мамы.
Она ходила теперь в больницу каждую неделю, приносила матери фрукты и сладости, сама аккуратно подстригла ей волосы, мыла ее, причесывала и даже красила глаза. Мама принимала ее заботы благосклонно, но никак не хотела признать, что к ней приходит родная дочка, и каждый раз встречала ее одним и тем же вопросом: «Мы знакомы?»
Лечащий мамин врач сказал ей, что болезнь у мамы развивалась, надо полагать, еще до падения из окна и что она не связана с травмой.
– Но отчего? – спрашивала она. – Отчего это случилось? Что послужило толчком?
– Кто же знает? Это, милая моя, не грипп, – вздыхал доктор, – в трамвае не подхватишь…
В свое время он уже допрашивал дядю Геру, который являлся маминым двоюродным братом и самым близким родственником, не считая, разумеется, дочки. Допрашивал на предмет наследственности – не было ли в роду душевнобольных или сильно пьющих. Дядька на все вопросы пожимал плечами – он с сестрой не слишком дружил, разница в возрасте была большая, а дочку ее взял после несчастья к себе, потому что был от природы неплохим, сердобольным человеком, опять же своих детей у них с женой не было.
Тетя Лера, как уже говорилось, была скуповата и карманных денег племяннице выдавала крайне мало. Она развила бешеную деятельность. У нее всегда хорошо шли языки – английский, в их школе дополнительно еще давали французский, тетка скрепя сердце согласилась оплачивать факультатив. Она подрядилась делать домашние задания Лариске Самохваловой, которая была туповата, и еще двум парням из класса. Она приносила продукты старушке соседке и забирала себе мелочь – на мороженое, считала бабушка. Она выгуливала бульдога из квартиры напротив, потому что хозяева приходили поздно и пес невыносимо скучал в одиночестве.
Вернувшийся из командировки дядя Гера застал ее как-то рано утром моющей окна на лестнице. Она честно объяснила, зачем ей деньги. Дядька погладил ее по голове и дал пятьсот рублей, только просил больше не связываться с окнами – ни к чему это, еще вывалишься…
Вечером дядя Гера с тетей Лерой поругались. Она не прислушивалась – в последнее время родственники часто скандалили, ей это было неинтересно. Однако результатом этой ссоры было то, что тетка теперь деньги на маму давала если не охотно, то без обычного нытья.
А потом случилась новая перемена в ее судьбе. Однажды, вернувшись из школы, она увидела у порога два чемодана, и дядя Гера метался по квартире, красный и потный.
– Вот! – В прихожую выглянула тетка – растрепанная, в халате с оторванными пуговицами и почему-то в шерстяных носках, хотя дело было летом. – Вот! Погляди на него, погляди!
Далее выяснилось, что дядя Гера не зря в последнее время так много ездил в командировки. В далеком южном городе у него оказалась молодая любовница, которая забеременела и должна родить через три месяца. По этому поводу дядька, которому было без малого пятьдесят, срочно разводился с женой и переезжал к любовнице. Очень удачно, как раз там открылся филиал их фирмы и дяде Гере предложили там пост замдиректора. Он рассказал это племяннице, отводя глаза, – не потому, что стыдился, как поняла она позже, просто уже все для себя решил и выбросил прежнюю жизнь из головы.