Ржавые листья
Шрифт:
— Двигай к устью, — бросил Борута загребному. — Поглядим, что там за рать. Может, и радимичи.
Лодка с разгону врезалась в трескучий камыш, гребцы подняли вёсла. Борута весело оглядел их — парни горели той же охотничье-военной страстью, что и он.
— А теперь нишкните, молодцы.
Осторожно раздвинул заросли рогоза. И мало не присвистнул, завидя идущую по Днепру рать. Округлые русские лодьи и длинные остроносые варяжьи шнекки. Не менее полутысячи человек на воде. Это не радимичи, яснело уже сразу. Хотя бы потому, что варягов у Твёрда Державича нет и быть не может.
Борута метнул взглядом по лодьям. Он не считал их — зачем? И так видно, что ему не совладать, коль что. Он искал знамено. И нашёл.
На лодьях шёл Волчий Хвост.
Воевода в досаде стукнул кулаком по борту лодки — вода плеснула. Стало быть, Военег Горяич победил! И идти ему ныне некуда — радимская рать разбита.
А ведь у Волчьего Хвоста не только судовая пешая рать, у него и конница есть. И она должна идти горой. А гора — правый брег Днепра, тот, у которого он сейчас стоит!
— Уходим! — прошипел Борута, обернув к гребцам страшное лицо. — Немедля уходим! К лодьям!
Лодка заскользила в камышах, а воевода всё вслушивался — не долетит ли страшный топот конницы, которой всегда был славен Военег Горяич.
Древлянские лодьи сыскались в версте от устья.
Борута влез по веслу на борт головной лодьи и бросил раздражённо:
— Ставьте якоря.
Позже, когда начало смеркаться, вои развели костры на берегу, под крутояром, прячась в плавнях. Сам же Борута взобрался на кручу и всё глядел на полдень, словно пытаясь отыскать ушедшую к Киеву рать Волчьего Хвоста. Успел увидеть только, как плыла через Уж конница, как отряхивались на том берегу кони, а вои протирали их пучками травы. Споро седлали, прыгали верхом, строились в сотни и уходили на полдень.
В бешенстве и бессилии Борута грыз кулаки. Опоздал! Он вовсе не считал, что его сотня могла бы стать в бою с Волчьим Хвостом стать решающей. Как там на Востоке говорят — лишняя соломинка ломает хребет верблюду… Нет. Но тогда хоть погибнуть с честью можно было б. А теперь-то что делать?
Вестимо, можно догнать Военега Горяича и броситься в свалку… Да только после драки кулаками не машут. И ребят молодых, что на его лодьях, поберечь теперь надо бы.
Плакал горькими слезами старый Борута, сам того не замечая.
Над рекой пылал горячий весенний рассвет. Дажьбог победно вставал над миром, празднуя ежегодное весеннее обновление. А вот у Боруты на душе было вовсе не радостно.
Ночь прошла спокойно, только кричали где-то в ночи выпи, стонущими голосами нагоняя оторопь даже на бывалых воев. А воевода так и не нашёл за ночь ответа — что ему теперь делать. Обратно идти, к Мстивою Ратиборичу на поклон? Ну уж нет! Тот хоть и умён, а всё ж спесив невероятно, будет на радостях корчить из себя грецкого вельможу…
Борута задумчиво оглядывал реку, как вдруг, вмиг заставив его забыть о раздумьях, взгляд выхватил на воде споро бегущую лодью. С верховьев бегущую, от них, от древлян! Воевода заслонил глаза ладонью от солнца, вгляделся. Кто бы это мог быть? Знамено… е может быть!
Борута вдруг задохнулся, сердце застучало, словно конские копыта.
— Парни… гляньте-ка на лодью… чьё там знамено?
— Мстивоя Ратиборича — вразнобой подтвердили вои то, во что не хотел верить Борута. — И щит белый на первом стоит у щеглы.
— Нет, — засмеялся воевода каким-то всхлипывающим смехом. — Да ну… сплю я наверное…
Ибо зачем ещё может бежать вниз по Ужу Мстивой Ратиборич — не прячась, с малым числом воев и белым щитом у щеглы — как не затем, чтобы мириться с киянами?
— Быть не может, — шептали губы Боруты, а разум уже всё понял и во всё поверил. Может, воевода, ещё как может. И не такое бывало. И грядёт ещё не такое, жди, Борута Искренич.
Да ждать-то я не буду, — смятённо подумал воевода, оглядываясь на всё вмиг понявших и каменно-застывших воев. Смысл нынешней жизни стремительно возвращался.
Мстивой Ратиборич до Киева не доплывёт! Он даже до Днепра не доплывёт, — решительно возразил сам себе Борута. — Не срослось там — срастётся здесь! Не вышло киян побить, так хоть Ратиборича прижмём как следует! А потом и с Киевом ещё разок потягаемся…
Борута обернулся к воям, что преданно глядели на воеводу, ожидая приказа, глотнул воздуха и вдруг понял, что он не в силах.
Когда две лодьи, ломая камыши и так и не вздев щеглы, ринулись из плавней на стрежень, Мстивой Ратиборич как-то не вдруг и понял, что случилось и отколь они взялись. А меж тем одна лодья круто взяла влево, целясь впереймы, а вторая другие наметилась прямо ему в борт. И горели на них кровавыми каплями щиты, повёрнутые внешней, боевой стороной к ворогу. И блестели мечевые лёза и копейные рожны.
— Кто это? — ошалело спросил невестимо у кого князь. А вои уже бегали в муравьиной суете, хватая оружие и доспехи.
А на Уже от одного берега до другого — чуть больше перестрела.
— Чьё там знамено?! — хрипло каркнул князь, ещё не веря своим глазам.
— Боруты Искренича! — гаркнул в ответ кормчий, доворачивая руль к ветру — навстречь находникам.
Ну Борута! — задыхался Мстивой Ратиборич, ныряя головой в прорезь на колонтаре и подставляя руки под наручи. — Ну Борута!
Иных слов почто-то не находилось.
С гадючьим свистом пронзили воздух стрелы, хлестнули железным градом по лодье, гулко били по доспехам и шеломам, глухо — по щитам и бортам. Мстивоичи сомкнулись теснее, ответили, бросив вёсла, и тут же ударили в гребь вновь. Лодья Мстивоя Ратиборича прыгнула навстречь Борутичам, сходясь вплоть для мечевого боя. Не перестреливаться же, в самом деле, крутясь опричь друг друга.
И почти тут же Борута осознал свою ошибку.
Следовало ударить обеими лодьями враз, а не загораживать дорогу, не дробить силы. Куда бы делся Мстивой Ратиборич, не стал же бы в самом деле, драпать! Разделил Борута свою и без того невеликую дружину, лишился численного превосходства, а ведь у князя и вои опытнее и кормчий лучше — это-то воевода знал не хуже иных!