Ржавые листья
Шрифт:
Сквозь свист и ломаный перезвон вдруг звонко откликнулся в ушах жалобный крик сломанной стали. Варяжко отскочил назад, швырнул рукоять сломанного меча в лицо Владимиру, перебросил короткий меч из левой руки в правую и вырвал левой из-за голенища боевой нож. Резким движением отбросил за спину чупрун и вновь прыгнул к князю.
Выбив сноп искр, меч Варяжко проскрежетал по княжьему. Бойцы замерли на миг, но тут Варяжко и зацепил плечо Владимира боевым ножом — лёзо вошло мало не на пол-ладони. Но и князь не сплоховал — рубанул в развороте, держа обеими руками меч, вдруг ставший невероятно тяжёлым. Со звоном брызнули в стороны осколки кованого оплечья Варяжко, порвалась кольчуга.
Бойцы отпрянули друг от друга. Сила нового княжьего удара швырнула Варяжко на колени. С ним творилось что-то неладное — первый меч Руси словно и не заметил княжьего меча. Уже падая, он хрипло закричал. Мятежный гридень понимал, что во второй раз добраться до Владимира ему уже не дадут. И знал, почто — тот, кто убил дворового, вазилу… да и вообще любого домового духа навечно лишается удачи.
Перевернув в левой руке нож, Варяжко стремительным взмахом послал его в ненавистное горбоносое лицо великого князя.
Жить ему оставалось всего полмига. И в эти полмига гридень успел увидеть, как высоко-высоко, в непредставимой заоблачной выси, отворились бесшумно золотые ворота вырия, а из них выплыла упряжка белых крылатых коней…
Меч Владимира поймал в воздухе брошенный обессиленной рукой гридня нож, а кто-то из кметей взвесил на руке тяжёлое короткое копьё, и, коротко хакнув, вогнал тяжёлый рожон Варяжко в спину. Эх ты, опять не вышло! — только и успел подумать мятежник.
С самым яростным врагом Владимира было покончено.
На Берестово пала тёмная ночь — ни зги ни видно, в двух шагах буланого коня не разглядишь. Горлинке же такая ночь только на руку — её тож видно не будет.
Она кралась вдоль заплота княжьего терема, искала место поближе к страже — там её никто не ждёт. Даже если и найдётся дурак, что будет её ждать, то уж не настолько дурак, чтоб думать будто она полезет через ворота.
У ворот стояли двое воев, со скукой чесали языки. Раззявы, — подумала девушка с весёлой злостью. — Хуже баб сплетни собирают…
— А слыхал, купцы говорят, будто видели на Хортице Святослава-князя…
— Того? Игорича?
— Ну, — ближний к девушке вой сплюнул в траву и шумно почесался. — Не живого, вестимо… призрак видели… Ходит, говорят, и стонет.
— Чего стонет-то? — с хрустом зевнул второй.
— Ну как чего, — первый пожал плечами. — Ждёт, вестимо.
— Чего ждёт? — второй всё ещё не понимал.
— Ждёт князь, чтоб кто-то его голову у Кури забрал…
Вои несколько мгновений помолчали, Горлинка же ждала — слишком близко она к ним подобралась, чтобы сей час благополучно отойти. А в драку лезть пока что не с руки.
— Да… странные дела творятся на Руси, — задумчиво обронил второй. — А недавно — слыхал ли? — чародея, говорят пристукнули на Подоле.
Горлинка вся обратилась в слух. Вряд ли в Киеве было много чародеев. Да ещё и на Подоле.
— Что за чародей? — лениво спросил первый голос.
— Да хрен его знает, — так же лениво ответил второй. — Полочанин какой-то, вроде бы…
Теперь сомнений больше не оставалось. Горлинка медленно отодвинулась в сторону, отошла на пять-шесть шагов от ворот, примерилась к высоте заплота и рывком прыгнула вверх.
Заплот в сажень высотой — ха-ха! Дочь Волчьего Хвоста пригнулась, чтобы её не так хорошо было видно над палями, подумала мельком — как собака на заборе, это про неё сей час. Мягко спрыгнула вниз, во двор. Огляделась настороженно, поводя по сторонам нагим клинком сабли.
Никого поблизости. Тишина.
Посреди двора высилась тёмным пятном коновязь, слышалось от неё фырканье коней. Неуж какой лопух коня привязанного посреди двора оставил?
До коновязи было три шага. Конь и впрямь был привязан. И только один. Девушка ощупала коновязь, потом коня. Тот всхрапывал, злобно косился в темноте огненно-налитым глазом, но укусить не посмел.
Не пойдёт. На этом слишком долго ездили, чтобы от него можно было уйти от погони, тем паче, двоим.
Но конюшня — вот она, тёмная громада, от которой веет едва слышным запахом конского навоза. Там, за закрытыми воротами, глухо всхрапывают иные кони, отдохнувшие.
Дверь конюшни не открывалась — больно уж туго прилегала к стене. А может, просто была заперта изнутри. Ну и это не страшно — дочь Волчьего Хвоста бросила саблю в ножны, прыжком досягнула низкого края камышовой кровли. Взобралась наверх, коротким взмахом ножа вспорола один слой камыша, второй. Провалилась внутрь и оказалась на сеновале. Долго вытряхивала из волос труху. Ощупью нашла дыру и спрыгнула вниз.
Кони захрапели, а из пустых яслей очумело выскочил сонный холоп с всклокоченными волосами. Прямо как у нас дома, — усмехнулась Горлинка, в прыжке ударив его ногой в грудь. — Наш конюх тож любит прямо при конях дрыхнуть. А дворовые бабы к нему как мухи на мёд в конюшню лезут.
Холоп отлетел в сторону, врезался спиной в стену и затих.
Дверь во двор и впрямь оказалась заперта засовом изнутри.
Дочь Волчьего Хвоста окинула взглядом коней, перевязала двух ближних к крюку в косяке. Отодвинув засов, выскользнула в тёмный двор и ринулась к скупо освещённой громаде княжьего терема, сторожко озираясь посторонь.
На заднем дворе вдруг встал гомон, кто-то что-то орал, лязгало железо, шум переместился в нижний ярус терема, замелькали огни. Девушка на миг замерла, прижимаясь спиной к заплоту. Кмети у ворот переглянулись и рванули к терему, на бегу обнажая оружие.
Что-то там творится сей час? Кто это такой борзый её опередил?
Крик становился всё громче, оружие звенело, кто-то уже высадил окно. Горлинка уже примерялась, как бы половчее вскочить на гульбище, — под шум Зоряну ей искать будет намного легче, тем паче, кметям княжьим сей час вовсе не до неё. Вдруг по гульбищу заполошно метнулось что-то белое, и Горлинка вмиг угадала: