Ржавый рассвет
Шрифт:
Экипаж радовался возвращению любимого адмирала, но у вампиров эмоции проскакивают быстро, все постепенно занялись делом, я остался один. Отдав все нужные распоряжения, я был уверен, что выполнят их как следует, потому мог себе позволить немного тишины.
Ностальгически затуманенным взором я окинул просторную рубку. В воспоминаниях она выглядела скромнее, впрочем, и была тоже, поскольку мой первый корабль давно износился и ушёл на покой. Сейчас я находился на новеньком «Свежем ветре», хотя он сохранил экипаж и дух непокорства, так что вполне заменял старый.
Ребята сберегли и часть прежней обстановки, а рабочее кресло, хоть и являло собой микс
Я только раз покидал свою рубку с тех пор как поднял на «Свежем ветре» адмиральский вымпел. В одной нехорошей заварушке корабль потрепало так, что пришлось отправить его в ремонт. Досталось нам тогда по полной программе, и я перешёл на борт «Шторма», поскольку, хоть сражение и закончилось, война-то всё равно продолжалась. Шли незабвенные старые времена!
Впрочем, когда имеешь дело с людьми, они всегда одинаковы. Эти существа просто не могут жить без того, чтобы не потрепать друг другу флоты и нервы.
Я откинулся на высокую спинку и позволил себе немного слабости. Боль так и не ушла, терзала меня, временами набрасываясь с особым ожесточением, а иногда коварно притихая. Я не поддавался на провокации, не радовался передышкам, хотя прежде-то их и совсем не случалось. Вот и теперь огненные змеи впились в мозг, словно пытались высосать мысли. Невеликая их ждала пожива, надо признать, ну да и ладно.
Пальцы привычно нащупали жетон, тот самый, что попал ко мне вместе с детьми. Таскать его в кармане вошло в обычай с тех пор, как болезнь привязалась всерьёз. Я прижал металлический кружок к виску и попытался убедить себя, что это помогает. От боли следовало отстраняться, смотреть на неё с некоторого удаления, словно она голограмма и существует отдельно от организма, хоть и похожа на оригинал. Пусть постоит в сторонке.
Я вспомнил, как мелкий хулиган раскрутил мой медальон и поразил воображение Бориса портретом бывшего капитана Весёлого Дяди Роджера. Кажется, это пошло на пользу взаимопониманию, раз помогло человеку избавиться от страхов, что его терзали, прояснить истину. Как же часто нам не хватает младенческой интуиции, чтобы понять друг друга и перестать сражаться.
Боль притихла, и я уже собрался убрать жетон обратно в карман, когда меня поразила простая мысль. Если подвеска, носимая в память прошлых битв, заключала в себе секрет, то почему мы с Борисом решили, что медалька содержит лишь записку с именами? Вдруг бумажка — всего лишь отвлекающий маневр, обманка, призванная убедить всякого, что тайника нет? Да я осматривал жетон, но достаточно ли внимательно? Я ведь был рассержен и разочарован.
Теперь, убедив себя, что есть ещё надежда поиграть в приключение, я изучил своё сокровище внимательно. Быть может интуиция ещё раньше подсказала, что вещь ценнее, чем казалась вначале, потому я и носил её с собой, не бросив даже в разбомблённом доме? Приведя в действие пружину замка, я почти сразу обнаружил, что у неё есть дополнительный обратный ход и едва не застонал от досады. Секрет оказался на самом виду, наверное, потому я его и не разглядел с первой попытки. Вот же носитель! Да, он выглядит как декоративный элемент, но как только я дослал на место нужный блок, палец сразу ощутил слабую вибрацию энергонакопителя.
Эти хранилища преобразовывали механическую силу, обеспечивая нужный импульс, потому им не требовались аккумуляторы, которые легко обнаружить.
Внутри у меня, а не у жетона что-то дрогнуло, боль и та не то чтобы отступила, но как-то
Я обругал себя слизняком и трусом, благо слышать этого никто не мог, и уверенно, как и положено адмиралу самого мощного в этом уголке Галактики флота, запустил запись на просмотр.
В первую секунду у меня от изумления слегка отвисла челюсть. Не знаю, что я ожидал увидеть, но никак не старика в инвалидном кресле. Мужчина с глубокими бухтами залысин в седых волосах, старческими пятнами и веснушками на морщинистой коже, выцветшими от времени радужками усталых глаз сидел довольно прямо, словно готовился стать в строй на пороге вечности. Дряблые веки на миг опустились, снова поднялись, дрогнули утратившие тургор губы.
— Джеральд, если ты смотришь эту запись, значит, меня уже нет, вполне вероятно, давно нет на свете…
Если я не выпал из кресла, то лишь потому, что это физически было невозможно. Я узнал говорившего. Словно исчезли все приметы глубокой дряхлости, и оба мы вновь оказалась молоды горды и амбициозны. Много лет назад, на горьком рубеже гремевших тогда войн. Капитан проклятого рейдера смотрел на меня из прошлого. Человек, который может ещё что-то мне сказать, но я уже не сумею ответить. Круг замкнулся, хотя так, кажется, допустимо говорить только об окружности.
— Мне недолго осталось и, хотя к старости люди становятся сентиментальными, я обращаюсь к тебе не затем, чтобы вспомнить былые времена. Впрочем, отвлекусь, чтобы поблагодарить за давний момент. Мы оба понимаем, о чём идёт речь. Я тогда родился вновь, ну и экипаж, конечно, тоже, хотя большинство моих ребят никогда ничего не узнало.
— Да не за что! — сказал я.
Вдруг загробный мир всё же есть, и он меня услышит, хотя не приведи судьба, конечно.
Разумеется, я не забыл тот случай, когда рейдер оказался прямиком под нашими пушками, недавно об этом думал, словно чувствовал, как придётся кстати. Интересно, что мои ребята ни слова против не сказали, когда я отдал приказ уходить. Наверное, всем скучно было жить без нормального противника, единственно гоняясь за бестолковыми транспортами. Мы развлекались ещё довольно долго и оба уцелели в горниле сражений, хотя и не знали точно, кого в этом винить: удачу или друг друга.
— Как-то и я настиг твой «Свежий ветер», когда он подбитый ковылял с поля боя. Все говорили, что у тебя есть собственная ремонтная база, и сомневаться в этом не приходилось. Два эсминца сопровождения не смогли бы защитить раненый флагман, но я не стал его атаковать. Сам понимаешь, хотел однажды вернуть долг.
Да, это я тоже помнил. Когда ребята доложили, что рейдер у них на хвосте, я ведь уже простился со своим кораблём. «Шторм», конечно, был не хуже «Свежего ветра», но любовь есть любовь, я прикипел к родной посудине, и, когда опасность миновала, вздохнул с облегчением, мысленно сказав себе, что мы квиты.