«С Атомной бомбой мы живем!» Секретный дневник 1945-1953 гг
Шрифт:
Вряд ли я смог бы установить, о ком и чём идёт речь, если бы — есть, всё же, над нами бог — как раз во время подготовки дневников к печати один из моих коллег не порекомендовал мне умную книгу И.И. Чигорина о Сталине, на которую я уже ссылался.
В этой книге я и нашёл ответ на вопрос — что же это за Абрамов такой? Оказалось, что Виктор Михайлович Абрамов, которому в 1951 году исполнилось 43 года, был проектировщиком и строителем высотного здания у Красных ворот. Он применил там крайне дерзкий новаторский способ временного укрепления грунта-«плывуна» под фундамент, попросту заморозив его. Огромное здание строилось с расчётным отклонением от
Так вот, оказывается, 14 апреля 1951 года, накануне Первомая, Берия приглашал Абрамова к себе, чтобы дать задание: на здание у Красных ворот надо установить к празднику шпиль с пятиконечной звездой.
Позднее Абрамов вспоминал, что беседа была доброжелательной и корректной, без намёка на угрозы и «больше походила на просьбу человека, который действительно хочет сделать людям подарок к празднику».
Абрамов встречался с Берией неоднократно и никогда никакого страха не испытывал. Когда он услышал «шокирующие истории о Берии», был ими «немало удивлён».
Хорошо знавший В.М. Абрамова И.И. Чигирин сообщает, что Виктор Михайлович рассказывал: «В общении Берия был человеком вежливым, деловым, без вельможного барства. Но был очень пунктуален и требователен в выполнении решений. Не можешь что-либо выполнить в срок — доложи, скажи, чем требуется помочь».
При этом Лаврентий Павлович хорошо читал строительные чертежи, с лёта вникал в строительные проблемы, и, как инженеры, они разговаривали на одном языке.
Догадываюсь, что общение с незаурядным строителем доставляло Берии, с его неутолённой жаждой проектировать и строить дома, истинное и редкое удовольствие, что и отразилось в записи в его дневнике.
Интересна и судьба другого участника эпохи, тоже переплетённая, хотя и не прямо (возможно, впрочем, и прямо), с судьбой Л.П. Берии.
Демьян Михайлович Овечкин родился в Путивле в семье рабочего в 1912 году. По окончании Путивльского механического техникума работал на Харьковском заводе имени Фрунзе. В 1937 году по окончании Харьковского механико-машиностроительного института — на Харьковском тракторном заводе (ХТЗ), затем в Сталино (Донецк) главным механиком на шахтах.
В 1939 году Овечкин мобилизован на работу в НКВД — это был «бериевский призыв» в «органы» профессионалов из числа молодой советской технической интеллигенции.
После окончания Московской высшей школы НКВД Овечкин был направлен на оперативную работу в Белоруссию, ас 1941 года переведён в Главное Управление аэродромного строительства НКВД СССР, затем — в ГУ шоссейно-дорожного строительства, руководил рядом номерных строительств.
С 1943 года — в центральном аппарате — старший инженер отдела по борьбе с детской беспризорностью.
Неожиданный, а возможно, и закономерный поворот в биографии.
В марте 1946 года Д.М. Овечкин был назначен начальником отделения в новом 9-м Научно-техническом Управлении НКВД СССР, которое руководило работой немецких специалистов в атомной проблеме. Начальником ГУ был А.П. Завенягин, а заместителем по научной части — А.И. Лейпунский.
С 1952 года Овечкин работал
Умер в 1982 году.
Вот как написал о нём А.А. Бакулевский, работник ФЭИ с 1955 по 1989 год, в своём очерке, опубликованном в сборнике «Физико-энергетический институт: летопись в судьбах» (под ред. А.В. Зродникова /ГНЦ РФ-ФЭИ им. А.И. Лейпунского. Обнинск: ГНЦ РФ-ФЭИ, 2006):
«Прежде всего Демьян Михайлович был человеком всецело преданным своей работе, он был абсолютно бескорыстен и честен. Его поступки, решения и повседневная работа полностью исключали какую-либо выгоду для себя, какие-либо признаки карьеризма или что-либо не приносившее пользу делу…
…При первых контактах с ним бросалась в глаза некоторая грубоватость в обращении с подчинёнными, иногда излишняя нетерпимость в техническом споре. Иногда эти особенности характера оказывались в какой-то мере напускными. Со временем, после частых контактов с ним — убеждаешься, что вся эта вспыльчивость и некоторая неуравновешенность была вызвана или пережитым, или переживаемым стрессом, или характерным для него энергичным стремлением добиться лучшего результата для дела. Вскоре начинаешь замечать, что Демьян Михайлович по-настоящему ценит и уважает человека, с которым недавно говорил резковато. Так себя обычно ведут люди искренние и откровенные, не признающие дипломатических выкрутасов».
Это сказано об одном из инженеров-чекистов «бериевского набора», но это же можно сказать и о том, кто призвал Овечкина на работу в НКВД, — о самом Берии.
Конечно, Берия как человек неотделим от Берии — государственного деятеля. Слишком рано на его плечи был взвален груз ответственности и за большие дела, и за судьбы тысяч, десятков тысяч и миллионов сограждан, чтобы он формировался как просто добренький или заботливый к людям человек в житейском смысле этих понятий. Недаром он вспоминал в дневнике слова Ленина о том, что хочется людей жалеть, а приходится бить палкой по голове.
Берия был человечен не в последнюю очередь потому, что это помогало ему в его державной работе — в Закавказье, в Москве. Но успехи Берии как государственного деятеля и организатора были не в последнюю очередь обусловлены тем, что он был человечен.
Иногда это можно понять от, так сказать, противного…
Скажем, послесталинская эпоха оставила нам некие любопытные документы — письма сына Сталина, Василия Сталина, к Хрущёву и в ЦК. Вот, например, я читаю письмо Василия в ЦК КПСС от 19 января 1959 года. Впрочем, фактически это тоже было письмо к Хрущёву.
Напомню, что к тому времени Хрущёв прочно утвердился в высшем руководящем кресле, отправив на политический эшафот, в политическое забвение или прозябание таких соратников Сталина и своих бывших коллег, как Молотов, Маленков, Каганович, Булганин, Ворошилов, Сабуров, Первухин, Косыгин. Василий же Сталин с 1953 года сидел во Владимирской тюрьме и психологически был давно сломлен.
Василий был натурой сложной, с комплексом как привлекательных, так и не очень привлекательных качеств. Читать его письма в ЦК и к Хрущёву — малоприятное занятие, слишком уж в них сквозит желание «подсюсюкнуть» «дорогому Никите Сергеевичу». С политической точки зрения письма Василия Сталина выдержаны полностью в духе хрущёвских трактовок событий и лиц — очень уж хотелось Василию обрести свободу, распорядиться которой по-умному он, когда его Хрущёв всё же освободил, так и не сумел.