С двух берегов
Шрифт:
— Нашел крестьянина?
— Нашел. Подтверждает, что видел Нойхойзера, что солдат выглядел здоровым и с большой любовью говорил о жене, о детях.
— Он не спрашивал, почему Нойхойзер не посылает письмо почтой?
— Это ему сам Нойхойзер объяснил. Сказал, что письма по почте не доходят, потому что там конверты, надписанные по-немецки, выбрасывают. Узнал он это от Герзига.
— Было такое, — вспомнил я одну из первых выслушанных мной жалоб.
— Было-то было, но странно другое. Я справлялся на почте и узнал, что письма из клиники в это время вообще через почту не
— Как же перестали? Нойхойзер-то писал. И не он один, наверно.
— По этому поводу я допрашивал Герзига. Он только сказал, что никогда почтальоном не работал и ничем мне помочь не может.
— А этот, который молоко возил, больше Нойхойзера не видел?
— Нет. Да и не старался увидеть. Письмо у него завалялось в кармане, и он доставил его Терезе только недели через две.
— А какое значение имеет вся эта неразбериха с письмами? — спросил я.
— Хотя бы то, что к этой неразберихе добавляется другая. Тереза, оказывается, жила в Содлаке четыре дня. Каждый день ходила в клинику и упрашивала Герзига отпустить мужа. А он приказал не пускать ее на территорию клиники. Ссылался на запрет русского коменданта.
— Почему она сразу же не пришла ко мне?
— Боялась. И думать об этом не смела. Пока не свели с Любашей. Но не в этом дело. Неразбериха в другом. Все четыре дня она проторчала около клиники и ни разу не видела своего мужа. Ни разу!
Стефан умолк так, как умел молчать только он, глядя кричащими глазами и требуя отклику от собеседника.
— Как ты это объясняешь?
— Никак… Не могу объяснить. Герзиг мне сказал, что именно так он понимает свой долг перед победителями: с их приходом раненые стали военнопленными и ни выпускать их, ни разрешать контакты с посторонними он не имеет права.
Это было похоже на того педантичного чиновника, каким мне представился профессор уже при первом знакомстве.
— Он на такое способен, — догадался о моих мыслях Стефан. — Но разве не странно, что сам Нойхойзер не сделал ни одного шага, чтобы повидаться с приехавшей женой? За две недели до этого молочник видел его расхаживавшим по двору. К приезду Терезы он должен был совсем поправиться и при желании мог бы выпрыгнуть из окна. О том, что жена приехала, он не мог не знать. Клиника посетителями не избалована, людей там можно по пальцам пересчитать. Четыре дня женщина трясет юбками у ворот, даже к Герзигу пробилась. А ее муженек, с таким нетерпением ее ожидавший, глух, нем и невидим!.. Родственники вспоминают, что бедная Тереза плакала, рассказывая об этом.
Даже приблизительного объяснения поведению Нойхойзера я придумать не мог. Оставалось ждать, пока Стефан, загадав головоломку, подскажет решение. Такое с ним бывало. Но на этот раз и его фантазия забуксовала. Он мог только к одной загадке пристегивать другую:
— Теперь сопоставь последний факт с письмами. Получается определенная линия поведения Герзига. Сначала он не допускает, чтобы Нойхойзер связался с женой по почте. А когда она все-таки появляется в клинике, он делает все, чтобы спрятать от нее мужа.
— С
— Погоди, это не все. Когда Тереза добивается разрешения коменданта и свидание с мужем становится неизбежным, ее убивают!
Стефан опять уставился на меня, как будто сам пораженный непостижимым ходом событий.
— Уж не Герзиг ли убил ее? — насмешливо спросил я, уверенный, что Стефан окончательно запутался в своих выкладках.
— Знаешь… Меня даже не это интересует — Герзиг или кто другой. Я хочу понять, почему прятали Нойхойзера? Для чего он был нужен? Кому или чему могло помешать его свидание с женой? Ведь не шуточная должна быть причина, если пошли на убийство!
— Причина убийства давно установлена — провокация. И зря ты пытаешься связывать разные вещи. Это нас только уведет в сторону.
— Помнишь, майор Шамов сказал: «Хорошо бы — провокация…» Теперь и я…
— Ты, Стефан, умеешь сочинять задачки. А ответ у тебя есть?
— Нет, Сергей, чего нет, того нет. Я думал, как-нибудь вдвоем сообразим.
Я стал приводить старые доводы, которыми сам он обосновывал вероятность провокации. Мы снова и снова проверяли логичность своих выводов и, чтобы снова обрести прежнюю уверенность, отбрасывали как случайное все, что нарушало стройность уже сложившейся версии. Так бывает: ищешь то, на что уже нацелился. Иногда найдешь совсем другое, но долго еще принимаешь найденное за искомое.
Грохот нескольких пар сапог донесся к нам сквозь обитую дверь. После формального, предупредительного стука, не дожидаясь ответа, в кабинет ввалился Янек. Выглядел он запаренным и торжествующим. Несмотря на все старания сохранить серьезность, он не мог скрыть радостной ухмылки.
— Привели убийцу! — отрапортовал он.
Возглавлявший по заданию Стефана всю оперативную работу, Янек уже не раз приводил подозрительных типов, которых он в глубине души считал убийцами. Но такой уверенности в голосе у него еще не было.
— Присядь, Янек, и расскажи толком, кого ты привел.
То, что мы услышали, подтверждало, что Янек не зря торжествовал.
Доморощенные сыщики Стефана вышли за пределы города и стали прочесывать окрестности. Вот здесь они и получили сообщение от одного старожила, что утром в день убийства Терезы откуда-то прибежал хозяин соседней пустовавшей дачи. Он долго отсутствовал, а в тот день появился, но на люди не показывается, выходит тайком — короче говоря, скрывается. Янек обыскал дачу и нашел спрятавшегося на чердаке человека. Сначала он отрицал, что таится здесь со дня убийства, но потом признался.
— Вводи! — приказал взбодрившийся Стефан.
Задержанного с обеих сторон держали за руки самые рослые и сильные парни из дружины Стефана. Они даже на мгновенье боялись отпустить его — так втроем и втиснулись в широко раскрытые двери.
Теперь уже нам со Стефаном пришлось удерживаться от смеха. Рядом со своими конвоирами задержанный выглядел особенно тощим, малорослым, насмерть перепуганным старичком. Его хилые, беспомощно свисавшие руки вряд ли были способны удушить котенка. Даже Янек, увидевший со стороны стоявшую перед нами троицу, почувствовал неладное и нахмурился.