С этим я справлюсь

Грэм Уинстон

Все ехали, переговариваясь, болтая словно на воскресном пикнике, толпились, ожидая очереди у ворот, потом двинулись по грязной, изрытой колеями проселочной дороге.

– Ну и толпа, – сказал мне Рекс своим писклявым голосом. – Больше, чем обычно. Дело, полагаю, в погоде.

Солнце все пыталось пробиться сквозь облака. Марк ехал вслед за мной, но лошадь его все время рвалась вперед. Ему попалось одно из тех созданий, которым непременно нужно вести всех за собой, лидировать; так и у людей, это вопрос темперамента. Фьюри все ещё был возбужден, то и дело норовил встать на дыбы.

Мы доехали до рощицы, где кончался проселок. Кто-то

впереди остановился, и все стали тесниться и толкать друг друга. «Нашли!» крикнул какой-то человек, и словно электрический разряд пронесся по толпе. Рядом со мной мужчина, закусив нижнюю губу, пытался пробиться вперед, хотя места там явно не было. Потом в голове кавалькады началось какое-то движение, люди повернули вверх по склону, оставив рощицу в стороне.

И тут раздался звук рожка. Мне приходилось раньше слышать его на расстоянии, но то совсем другое дело. Гончие кинулись вверх на холм, остальные за ними, но двигаться было трудно, все равно что вести машину по Оксфорд-стрит.

Со мной поравнялся Марк, сдерживающий своего гнедого.

– Все в порядке? – спросил он, все ещё хмурясь после разговора в машине.

Я кивнула.

Часа полтора мы рыскали по полям и дорогами, шлепая по грязи, ожидая своей очереди и натыкаясь друг на друга, и я подумала, что нас слишком много, чертовски много, и хорошо, что лисица нас провела, сидит в норе и не дает собакам показать себя.

Рожок снова затрубил как сумасшедший, я вслед за Марком перескочила плетень, заметив, что его лошадь легче взяла препятствие, и перед нами вдруг раскинулось поле. Мы помчались вдоль железнодорожной насыпи. Вдали видны были гончие, егерь, ещё три всадника, потом распорядитель и ещё двое, а затем, в сотне ярдов от них, мы с Марком, но я уже обходила его и ещё одну группу из десятка верховых. Остальным не повезло, они застряли на мосту.

Нам пришлось умерить прыть у следующих ворот, а вспаханное поле за ними не давало возможности двигаться иначе, как рысью. Я вспотела, но теперь испытывала истинное удовольствие. От обычных моих выездов охота отличалась только тем, что здесь тебе говорили, что нужно делать, гонка захватывала, и ты на время забывал, кого преследуешь.

Затем мы во весь опор спустились с холма и почти догнали гончих, которые пробирались через проволочную изгородь. Некоторые наездники впереди выбрали объезд через ворота, но я видела, что распорядитель взял препятствие без всякого труда, поэтому тоже послала Фьюри вперед. Он даже не задел изгороди, и я оказалась на другой стороне. Позади послышался треск и грохот, но то был не Марк, а мужчина в котелке. Марк успешно преодолел препятствие и отставал всего на двадцать ярдов.

Я обернулась в неудачный момент: низко нависшая ветка чуть не сбила с меня шляпу и поцарапала ухо и шею. Теперь передо мной скакали только трое, и я задыхалась, от возбуждения. Гончие приостановились, но лишь на миг, а потом нырнули в какую-то широкую арку за домом фермера, бросились через асфальтированное шоссе на узкую проселочную дорогу мимо трех велосипедистов, которые кричали и размахивали руками, потом через густую живую изгородь и сквозь лесок, где сразу всполошились голуби и залаяла собака. И снова мы оказались в чистом поле.

От ветра в лицо катились слезы, Фьюри покрылся пеной, бока его тяжело вздымались. Мы приближались к ещё одной, более высокой ограде, и опять чисто её взяли. Трое все ещё скакали впереди, но скоро я их обошла. И тут увидела

гончих. А потом лису.

Местность вновь пошла на подъем, и я хорошо видела лису – темную на фоне зеленой низкой травы. Заметно было, что она уже выдохлась. Я видела, как она повернула голову, видела, как упала, но снова бросилась бежать. За ней неслось десятка два гончих. Они как-то странно лаяли, совсем иначе, чем вначале. Теперь они видели лису, настигали её, поэтому лаяли взахлеб, шерсть на загривке встала дыбом, хвосты торчали поленом. Ей не уйти, подумала я. В какую сторону ни беги, везде открытое поле. Лиса здорово боролась за спасение, но теперь устала и выдохлась, и ей не осталось ничего, кроме ужасного конца. Может, у неё лисята, но она никогда их больше не увидит. И никто ей не поможет. Никто.

Я подхлестнула Фьюри, послав его вперед с безумной надеждой предотвратить то, что должно случиться. Но добилась только одного: Фьюри сделал последний рывок, и я оказалась совсем близко, так близко, что финал разыгрался у меня на глазах. Гончие настигли лису, у которой уже не было ни сил, ни возможности схитрить, и она просто повернулась к ним и злобно оскалилась в последней попытке себя защитить. Собак было пятьдесят против одной. Еще минуту лиса держалась одна против всех, а потом вдруг исчезла в клубке рычащих, дерущихся, беснующихся псов.

Каким-то образом оказалось, что я стою. Или это Фьюри сам остановился? Тут подскочил егерь и хлыстом стал отгонять гончих от испускающей дух лисы, чтобы сохранить её шкуру. Это было единственное, что его волновало. Потом подъехали ещё три всадника, закрыли от меня ужасную картину, и я не видела, что было дальше. Следом подоспели остальные, Марк среди них; все пространство заполнилось тяжелым дыханием и сопением лошадей, человеческими голосами и смехом; кто-то взметнул лисью шкуру в воздух, и все оживились, закричали и стали говорить, какой был замечательный гон.

Все просто наслаждались весельем, жестокостью и смертью.

– Боже, как замечательно вы шли, – сказал мне какой-то человек. – Если когда-нибудь захотите продать своего коня, дайте мне знать. Вы здорово меня обошли.

Я не ответила. Марк улыбался:

– Ты была хороша!

Я отвернулась, потому что у меня сдавила горло и захотелось плакать. Все эти люди были так рады, что загнали бедное животное, не оставив ему никакой надежды на спасение.

Наверное, со мной тогда что-то произошло. Я думаю так, потому что чувства нахлынули внезапно и так остро, как никогда в жизни. Я уже не могла смотреть на происходящее со стороны, как умела раньше, душа моя просто рвалась на части, будто её разворотили ножом.

А люди вокруг, не удовлетворившись одним убийством, снова готовились в путь. Еще одной лисе суждено было принять смерть от их рук. И мне пришло в голову, что если бы они узнали правду, если бы они узнали, что я их обманываю, как лиса, что я ворую из их банков и контор деньги, они бы немедленно развернулись и бросились на меня. Я бы скакала во всю прыть, извивалась и увертывалась, но не смогла бы от них уйти, и они набросились бы на меня, терзая острыми зубами. Однако другие люди остановили бы их, и главный охотник произнес бы последние слова: «Маргарет Ротлэнд, вы признайтесь виновной в трех преступлениях, связанных с хищением и мошенническим присвоением чужой собственности, и мой долг приговорить вас к трем годам лишения свободы». И меня тут же уведут, решительно и бесповоротно.