С этим я справлюсь
Шрифт:
Я ждала, уже зная, что последует дальше.
– Третью группу составляют умные, знающие воры. Они совершенно безнравственны, то есть признают за собой право жить так, как считают нужным, и только так. Обычно они вырабатывают какую-то особую линию поведения и её придерживаются. На этом их и ловят. Но иногда они оказываются слишком умны для нас и остаются на воле, продолжая делать свое дело. Поэтому первое, что спросит любой полицейский: к какой категории отнести твой случай?
– Да, я понимаю, – протянул Марк. – Вполне естественно классифицировать преступников. Но я думаю, что если вы попытаетесь сразу и строго отнести Марни к какой-то
– Может быть, не возражаю. Но ты говоришь о психиатрической помощи. Я видел, какие удивительные вещи делал психоанализ с клептоманами, с женщинами того сорта, которые, войдя в магазин, не могут не стащить двадцать три бутылки томатного соуса или двадцать сбивалок для яиц, или ещё что-то, столь же ненужное. Эти женщины больны, у них психоз. Таких не всегда можно вылечить, но стоит попытаться. Как подогнать под это миссис Ротлэнд? Почему, например, ты решил, что она нуждается в лечении ещё до того, как узнал обо всех этих кражах?
Опять пошел дождь, холодный ветер собирал надо мной настоящую тучу. Марк сказал:
– После нашей свадьбы она ужасно… терзалась – вот лучшее слово, которое я могу подобрать. По-видимому, её мучили вина и страх. Иногда она обращала его даже на меня. Должно быть, это очень глубоко сидело в её сознании, потому что она без конца повторяла, что мне вообще не следовало на ней жениться. Я думаю, то, что она призналась мне во всем недавно ночью, является прямым следствием визитов к психоаналитику.
Ну и хитер же он! Но Уэстерман не попался на удочку.
– Все ли ты знаешь о её прошлом, Марк? Она с тобой до конца откровенна?
– Она стала более откровенной. Ее родители рано умерли, и воспитывалась она ужасно.
– Имела судимости?
– Нет, насколько я знаю. Я постарался обстоятельно её расспросить.
– Ну ладно, это мы проверим. Она не знает, зачем ты меня пригласил?
– Пока нет.
По окну опять пробежала тень. Уэстерман принялся ходить из угла в угол.
– Знаешь, что меня действительно беспокоит в твоей истории, и что насторожит моего преемника? Ведь все кражи были подготовлены самым тщательным образом. Это тебе не девчушка на кассе, не устоявшая перед шелестом купюры. Ведь в каждом случае твоя жена устраивалась на работу под чужой фамилией. То есть заранее готовилась к преступлению.
– Я же говорю, у неё не в порядке с психикой.
– Из-за чего? Были причины?
– Пока не знаю. Возможно, скажет психиатр.
– Скажи, Марк, ты не обманываешь сам себя?
– На этот риск мне приходится идти.
– Но вряд ли полиция станет рисковать с такой же готовностью.
– Знаю, но ведь сегодня я говорю с вами, как со старым другом.
– И именно как друг я стараюсь помочь тебе взглянуть на положение открытыми глазами.
– А вы считаете, я ничего не вижу?
– Не знаю. Возможно, и не видишь.
Похоже, оба замолчали, чтобы успокоиться.
– Слушайте, Хэмфри, если бы вы оказались в моем положении и были уверены, что факты таковы, как я их изложил. Что бы вы сделали?
– У вас есть только два выхода. Самый простой – прийти с женой в наш полицейский участок. Инспектора Бреворд очень разумный и культурный человек; и пусть твоя жена сделает чистосердечное признание. Одновременно объясни, что ты готов вернуть все деньги. Ей предъявят обвинение в обычном порядке, вызовут к судье, который либо рассмотрит дело в сокращенном виде, либо, если потребует обвинение, вынесет
– Сколько у неё шансов?
– Ну, думаю, больше пятидесяти. Но если к тому времени она ещё окажется в положении, я бы поставил один к четырем, что до приговора вообще не дойдет.
Я шевельнутся не могла от холода.
– Но дело получит огласку, – сказал Марк. – И все переживания, связанные о судебным процессом… Какой ещё есть выход?
– Без явки в полицию… Но это гораздо сложнее. Нанести частные визиты в каждую из трех фирм, которые лишились своих денег, выразить глубокое сожаление по поводу неприятностей, которые она на них навлекла, показать её искреннее раскаяние и так далее, и так далее, и во время этого разговора вручить им чек на украденную сумму и попросить в качестве особого одолжения, чтобы они отказались от своего обвинения в полиции.
– Мне это кажется не так страшным.
– Может быть, но понадобится немалая ловкость. В первом случае ты будешь зависеть от решения одного человека – судьи, которому попадет её дело. Это рискованно, согласен; он может посчитать нужным наказать её в назидание другим; но такой риск я бы пошел. Во втором случае ты будешь зависеть от трех советов директоров. Если они честные люди, то возьмут деньги и закроют дело, хотя могут возникнуть затруднения. Но если среди директоров попадется хоть один мстительный тип, тебе нечего будет возразить, когда он скажет: «Благодарю вас, деньги я, конечно, возьму, но обвинения своего не сниму. У нас были такие расходы и такие неприятности, и ради других людей, ради наших клиентов, ради всего нашего предприятия мы должны наказать эту женщину, чтобы другим неповадно было». На свете много моралистов. А если так случится, твоя жена предстанет перед судом, и ни нам, ни судье не удастся её отстоять.
– Есть ещё проблемы?
– Она наверняка в розыске. Фирмам придется обращаться в полицию с просьбой отозвать постановления на её арест. Но захочет ли полиция их изъять?
– Могут не захотеть?
– Полицейские призваны выполнять свой долг, и они отвечают перед обществом, не забывай. Они могут отказаться изымать свои приказы об аресте, поскольку речь идет о соблюдении закона… Хотя в конце концов, я думаю, они все же согласятся, когда пройдет некоторое время.
Я промокла насквозь и стучала зубами.
– Спасибо, Хэмфри, – произнес Марк. – Мне нужно все обдумать и посоветоваться с ней. Что бы я ни сделал, это возможно только с её полного согласия.
– Есть, правда, ещё один момент.
– Я понимаю, что вы хотите сказать.
– Уверен, ты заранее подумал, что заводя этот разговор, делаешь меня соучастником умышленного сокрытия преступления. То, что я уже не занимаю официального поста, не имеет значения. Если я ничего не предприму, то буду виновен, что не сообщил о преступлении – и ты, конечно, тоже.