С Евангелием в руках
Шрифт:
Нам, если мы хотим быть Его учениками, такая молитва абсолютно необходима. «Молитва – это лестница Иакова, по которой дух человека поднимается к Богу, а благодать Божия спускается к человеку». В молитве человек переживает реальное прикосновение Божьей десницы, но это вовсе не означает, что он должен погрузиться в состояние, близкое к экстазу.
«Душа, обновленная в Духе Святом, обладает внутренней и непроизвольной восприимчивостью», но выражается она только в том, что нам дается способность адекватно и с должной глубиной воспринимать действительность. Именно в этом заключается, как в «Науке креста» говорит Эдит Штайн, «реализм святости». При этом та gratia pro gratia, или
Задача христианина заключается в том, чтобы научиться «жить в руках Бога». Такова «маленькая и совсем простая истина», о которой Эдит Штайн постоянно задумывается в письмах к друзьям и сестрам из Кармеля. «Предаться в руки Бога» – это непросто всегда, даже и в тех случаях, когда вокруг царят тишина и благополучие. Но в условиях тоталитаризма, когда вовсю работает машина массового уничтожения людей, это почти невозможно.
Как далека «жизнь в руках Бога в простоте младенца и смирении мытаря» от существования «доброго христианина», который «исполняет свой долг», читает какую-нибудь «хорошую газету», «голосует, как положено» и прочая… – так писала Эдит Штайн, понимая, что христианство – это «долгая и опасная экспедиция», как скажет потом отец Александр Мень. И верно. Эдит Штайн была чуть ли не единственной за всю историю своей конгрегации монахиней-кармелиткой, покинувшей затвор и вышедшей за пределы монастыря через те самые двери, которые, казалось, навсегда закрылись за ней, давшей вечные обеты.
Нацизм для Эдит Штайн оказался проблемой не только в силу того, что она была еврейкой. С ранней юности Эдит, презиравшая «громогласные “ура” официального патриотизма», тем не менее чувствовала себя немкой и придавала этому ощущению большое значение. Она писала Роману Ингардену, одному из своих коллег по феноменологическому кружку, сгруппировавшемуся вокруг Гуссерля, что не может быть влюбленной в Германию, поскольку нельзя быть влюбленной в саму себя: «Я сама – Германия или, вернее, часть ее». А что теперь? Как ощущать себя частью этой Германии? «Горе этой стране», – пишет сестра Тереза Бенедикта в январе 1938 года.
Остро чувствуя свою принадлежность и к немецкому народу, и к еврейскому, и к Церкви, и к человечеству и, что бесконечно важно иметь в виду, будучи далека от любого индивидуализма, затворница не от мира, но для мира, она, без сомнения, пыталась не только противостоять антисемитизму нацистов, но и осмыслить его. Об этом (в частности, о своем письме Пию XI) Эдит Штайн рассказывает в очерке «Как я поступила в Кармель в Кёльне», однако текстов, в которых бы шла речь об этом, до нас почти не дошло.
Исключение составляет одна ее фраза, записанная 9 ноября 1939 года сестрой Ренатой Святого Духа, которая станет потом первым биографом Эдит: «Сестра Бенедикта оцепенела от горя: “Тень Креста ложится на мой народ”». Вообще в этот период выражение «мой народ» становится в языке Эдит одним из ключевых. Речь идет здесь, разумеется, не о том, что в период Холокоста над евреями исполнилось проклятие, которое они сами призвали на свои головы словами «кровь Его на нас и на детях наших» (Мф 27: 25), как поняла слова Терезы Бенедикты сестра Рената, а о чем-то другом. О чем именно?
Принимая группу паломников из Бельгии 6 сентября 1938 года, Пий XI сказал им: «В духовном плане мы – семиты». Его слова подхватил Жак Маритэн, прокомментировавший их следующим образом: «Антисемитизм… это движение, в котором мы, христиане, не можем принимать никакого участия. В духовном плане мы – семиты: ничего более веского никогда не было сказано христианином против антисемитизма, и этот христианин – преемник святого Петра». И далее: «Антисемитизм нацистов есть по своей сути безумное отрицание Откровения с Синая и Закона Десяти заповедей, в нем особенно проявляются… сверхъестественные страх и ненависть к христианству, к Закону Евангелия и к Царю Иудейскому… принявшему плоть от Девы Израиля».
Скорее всего, Эдит Штайн говорила именно об этом: Ветхий Завет для нее неотделим от Нового, поэтому евреи, обреченные нацистами на уничтожение именно по той причине, что Бог в Библии провозглашает их избранным народом, тогда как таковым, по их мнению, являются арийцы, умирая, в своем мученичестве становятся свидетелями правды не только Ветхого Завета, но и Евангелия, а следовательно, Креста. Как младенцы из Вифлеема.
Эдит Штайн переступила порог Кармеля как раз в то время, когда начиналось массовое уничтожение евреев. С точки зрения ряда ее друзей, этот шаг спасал ее от концлагеря, однако сама она думала по-другому: «О, в это я не верю. Меня, несомненно, вытащат отсюда; во всяком случае, я не могу считать, что меня оставят в покое».
Сестра Бенедикта была права. Когда 2 августа 1942 года в монастырях Голландии было арестовано 245 беженцев из Германии – евреев, принявших католичество – она оказалась среди них. В специальном циркуляре рейхскомиссара по этому поводу говорилось: «Мы должны считать являющихся католиками евреев стопроцентными евреями и нашими злейшими врагами… по этой причине мы должны сделать так, чтобы они были депортированы на восток как можно скорее».
Она была арестована прямо в монастыре и увезена в концлагерь, сначала в Вестерборк, потом – в Освенцим. «Предательница», которая «отвергла» веру отцов, оказалась среди еврейских детей, за которыми, по некоторым данным, ухаживала в концлагере в последние дни своей жизни. Правда, конкретных свидетельств о том, что именно делала в лагере сестра Тереза Бенедикта в период со 2 по 9 августа 1942 года, нет, но в годы Первой мировой войны она окончила курсы сестер милосердия и по-настоящему серьезно работала в госпиталях, причем не только среди раненых, но и в отделении детской травматологии.
На железнодорожном вокзале в Шифферштадте сестру Бенедикту в монашеском одеянии увидела одна из ее бывших учениц. Та крикнула: «Передайте привет сестрам святой Магдалины. Меня увозят на восток». И передала ей клочок бумаги, на которой успела написать карандашом: «Привет от тех, кого увозят в Польшу. Сестра Терезия Бенедикта».
Как и мать Мария (тоже философ, церковный писатель и монахиня, к тому же – ее ровесница), Тереза Бенедикта кончает жизнь в газовой камере – 9 августа 1942 года, согласно опубликованным вскоре после войны Министерством юстиции Нидерландов официальным данным. Обе умирают как мученицы. В православной инокине из Парижа кармелитка из Эхта нашла свою поистине родную сестру во Христе. «Я хочу только, чтобы во мне и через меня исполнилась воля Божия… Всё зависит от Него, поэтому я не волнуюсь. Но молитва необходима, чтобы сохранить верность несмотря ни на что и при любых обстоятельствах», – писала Эдит Штайн 16 апреля 1939 года матери Петре Брюнинг.
Православная инокиня, католический священник, русский батюшка из Парижа, лютеранский пастор и монахиня-кармелитка. Мать Мария Скобцова, отец Максимилиан Кольбе и Дитрих Бонхеффер, отец Димитрий Клепинин и доктор Эдит Штайн, она же – сестра Тереза Бенедикта. В условиях полного торжества гитлеровского тоталитаризма, который беспощадно расправлялся с любыми проявлениями человеческого «я», они нашли силы идти путем свободы – духовной, интеллектуальной и личной. Не имея никакого отношения ни к одной из победивших Гитлера армий, они, как теперь становится ясно, сумели сделать не меньше, чем боевые генералы, руководившие военными операциями, или действовавшие в тылу у нацистов партизаны.