С Евангелием в руках
Шрифт:
При этом, когда он отказывался подчиняться несправедливым законам, это вызывало протест у многих его собратьев среди баптистских пасторов. На это Кинг отвечал словами Фомы Аквинского, который считал, что среди человеческих законов важно уметь отличать те, которые базируются на вечном и естественном законе, от тех, что этой базы не имеют и поэтому в конце концов должны быть отвергнуты человеком.
Кинг, блестящий образец христианского мыслителя нашего времени, называя себя мечтателем, не уходит от тех больных вопросов, которые мучают сегодня человека, не уводит слушателя от их решения, но ищет и находит ответы на них – в Откровении, которое исходит от Бога. Кинг показывает, что христианство не устарело
Конечно, можно говорить и об экуменизме Мартина Лютера Кинга, ибо он не представлял себе будущего без того мира, который воцарится между людьми. «Протестанты и католики возьмутся за руки», – постоянно говорил Кинг, рассказывая о своей мечте. Однако это видение будущего было основано у него не на опыте экуменических контактов, а взято из самой реальности и подкреплено тем опытом естественного и не названного никаким особым термином экуменизма, который был присущ черной Америке с XVIII века. Негры, в большинстве своем верующие люди, принадлежа к различным деноминациям, всегда чувствовали себя братьями. Именно этот опыт «экуменизма снизу», пришедшего из лачуг черной бедноты, Кинг распространяет далеко за пределы афроамериканского мира. Это делает его экуменистом совсем особого рода и роднит с крестьянами Белоруссии, которые во времена советской власти радовались тому, что католики живут по новому стилю, а православные – по старому. В белорусских колхозах 25 декабря православные выполняли двойную норму, чтобы отпустить в церковь католиков, а 7 января то же самое делали католики, давая возможность встретить Рождество православным. И католики, и православные тогда прекрасно знали, что людей роднее, чем они друг для друга, не бывает.
Советская пропаганда постоянно говорила о борьбе американских негров за свои права именно потому, что в этой борьбе было очень много ненависти, нетерпимости и злобы, которая всегда была близка большевизму. Мартин Лютер Кинг придал этой борьбе абсолютно новую направленность, превратив ее из войны с белыми в борьбу за то будущее, в котором все люди осознают себя внуками Адама, «купленными дорогою ценой» (1 Кор 6: 20) – кровью Иисуса, и поэтому родными братьями, вне зависимости от цвета кожи, национальности и так далее. Ее вектором стала уже не ненависть, а любовь.
Джордж Гершвин познакомил с музыкальной культурой американских негров весь мир и сумел показать, что она достойна нашего внимания не менее, чем музыка великих композиторов Европы. Нечто подобное сделал Кинг, показавший, что в духовных исканиях черных американцев есть нота, которая может быть услышана и понята всеми. Они выходят далеко за пределы борьбы негров за свои права и становятся драгоценным достоянием всего человечества.
Однажды Кинг сказал, что «человек, который не готов умереть за что-то, в действительности не готов жить». Правоту этих слов он подтвердил собственной жизнью, ибо его учение было неудобно слишком большому числу людей и не укладывалось ни в какие стереотипы.
Бескомпромиссный борец за равные права для черных и белых, он звал не к ненависти, а к любви. Человек с данными трибуна и вождя, организатор, оратор и боец, оказывавший огромное влияние на миллионы людей, он проповедовал ненасилие и говорил об «оружии любви», которое в его руках действительно было оружием, обладавшим огромной силой. Убитый за тридцать два года до наступления третьего тысячелетия, он уже был человеком из этого нового тысячелетия и из Нового Иерусалима, о котором он постоянно напоминал своим слушателям.
Летом 1998 года в Вестминстерском аббатстве были
57
См. Евр 4: 12: «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого».
Эдит Штайн: тайна веры
«Нам просто необходим час, в течение которого мы бы в молчании вслушивались в Слово Божие, давая ему действовать в нас», – писала Эдит Штайн. И в другом месте: «Бога надо молча слушать часами». Наконец, в «Науке Креста», над которой она продолжала работать и 2 августа 1942 года, в тот день, когда была арестована нацистами: «Самыми счастливыми в жизни Иисуса были, конечно, те часы в молчании ночи, когда Он один на один вел диалог с Отцом». Казалось бы, естественно, что не просто монахиня-кармелитка, но затворница, открывшая для себя христианство благодаря текстам святой Терезы из Авилы, рассуждает именно так. Однако…
Доктор Эдит Штайн, или сестра Тереза Бенедикта Креста, кармелитка из Эхта, 9 августа 1942 года встретившая смерть в газовой камере в Освенциме и канонизированная в Риме 11 октября 1998 года Иоанном Павлом II, была не просто монахиней. Эдит Штайн родилась в Бреслау (ныне Вроцлав) в 1891 году в еврейской семье. Несмотря на бедность и, главное, вопреки той мрачной атмосфере, в которой проходили ее школьные годы, она сумела поступить в университет в родном городе, где оказалась единственной девушкой на философском факультете.
В 1913 году Эдит переходит в Геттингенский университет, в «мой дорогой Геттинген», как потом писала она в одном из писем; там ее сразу заметил Эдмунд Гуссерль, один из крупнейших философов XX столетия, вошедший в историю как основоположник феноменологии. Гуссерль привлек Эдит к совместной работе и затем сделал своим ассистентом. Он поручил ей разбирать и систематизировать свой архив и по-настоящему дорожил любимой ученицей, но, будучи крайним эгоцентриком, считал, что Эдит может выйти замуж только за человека, который вместе с ней будет работать в качестве его помощника. Архив Гуссерля хранится в Лувенском университете. То, как он был систематизирован Эдит Штайн, в настоящее время может оценить каждый, кто пользуется хранящимися в нем материалами.
Эдит Штайн пишет статьи и книги и много преподает, а вечерами переводит с латинского языка на немецкий сочинения Фомы Аквинского, считая, что «переводчик должен напоминать стекло, которое пропускает сквозь себя весь свет, но при этом само остается невидимым», и блестяще комментирует их. Возможно, именно с ее работ начинает утверждаться новое отношение к святому Фоме, которого теперь перестают переписывать, но именно воссоздают средствами немецкого или любого другого языка, сохраняя его стиль и все черты его индивидуальности. Мало-помалу Штайн становится заметной фигурой в европейской науке и видным представителем феноменологической школы, но по-прежнему остается абсолютно равнодушной к религии.