С киноаппаратом в бою
Шрифт:
Незаметно я уснул.
На другой день утром, тяжело хромая, я вышел на Минную. Перед нами на другой стороне бухты лежала на боку полузатопленная «Абхазия».
— Здоровеньки булы! — подкатил, как всегда веселый, Петро.
Мы помчались в Севастополь. Низко над городом, пронизывая черные дымы, шныряли «юнкерсы» и «мессеры».
— Летают, подлецы, как хотят! Где же наша авиация? Как можно бросить такой город? Это же Севастополь! Нет, нет, тут что-то не то! Уверяю тебя,
Подъем кончился. Мы выскочили наверх. Петро затормозил «козла» под скалой у последнего поворота дороги. Дальше шел открытый участок. Он тянулся километра два, и беспрестанно в шахматном порядке на нем рвались мины. Немцы блокировали дорогу, пытаясь прервать единственную сухопутную линию, связывавшую Минную с Севастополем.
Мы вышли из машины и начали изучать — не обстановку, которая и без того была ясна и понятна, а закономерность во времени между взрывами мин. Ехать просто так, очертя голову, было безрассудно.
— Придется загорать, — сказал Левинсон, расстегивая китель.
— Загорать так загорать! — Петро сел в тень под скалой. — Закуримо, шоб дома не журились! — добавил он, затягиваясь.
«Загорали» мы около полутора часов и, наконец, нашли короткие периоды затишья.
— На большой скорости можно проскочить. Ты как думаешь, Петро? — спросил Левинсон. — Проскочим, а?
— Хибаж я знаю? Мабуть, проскочимо! Треба помацать! — сказал, пожимая плечами, наш ас.
— Надо проскочить, а не «мацать»! Понял? — Левинсон застегнул китель.
Без четверти девять Левинсон крикнул:
— Вперед!
«Козел» выскочил на открытый участок и рванулся вперед. Петро низко склонился над баранкой.
Немцы на этот раз подтвердили свою точность. Только мы проскочили половину пути, как на участке, где еще не успела рассеяться пыль нашего «козла», появились сразу шесть разрывов. Затем еще шесть ближе, и, когда мы добрались до поворота дороги и скрылись в углублении, завизжали осколки, выбивая дробь совсем рядом.
Над городом висел непрерывный грохот. В бухтах то и дело вздымались белые столбы от бомб и снарядов. Низко шныряли «мессеры».
Немного переждав и разобравшись в обстановке, мы ринулись вниз. Немцы уже овладели северной окраиной и стремились прорваться к берегу. В районе Константиновского бастиона их еще не было. Нам хорошо было видно, как вела беспрерывный огонь батарея капитана Матушенко.
— Какой молодец! Держится еще! Эх, Миша, Миша, недолго тебе осталось! Немцы-то совсем рядом. Смотри, как он их долбит!
Спускаясь с Малахова Кургана, мы успели заметить в прорывах дымовой завесы эсминец «Свободный». Он, как обычно, стоял на бочке около Павловского мыска, напротив метеослужбы.
Петро гнал «газик». Он крутил баранку одной рукой, развалясь насколько было возможно, и больше следил за небом, чем за дорогой.
— Ну как, друзья, до обеда доживем? А?
— Тремайсь, хлопцы! — Петро схватил баранку двумя руками. «Газик» вильнул в сторону, понесся по кирпичным ухабам в заваленный обломками переулок. Только мы успели выскочить из машины и лечь в воронку, дорога вздыбилась черной стеной. Нас густо присыпало землей и щебнем. В «козел» со звоном врезалось несколько осколков. Он вздрогнул и зашипел. Петро кинулся к машине.
— Хибаж це дило?! — развел он руками, когда увидел, что случилось с «газиком». Пришлось менять колесо. Покрышку прорезало почти пополам, вогнуло обод, пробило радиатор. Пар, свистя, вырывался наружу.
«Юнкерсы» 88 и 87 рыскали над руинами, выискивая малейшие признаки живой силы или огневых точек. Снимать было сравнительно легко: немцы, ничего не боясь, летали низко.
Вдруг появился наш краснокрылый истребитель.
— Снимай! Снимай! — забеспокоился Левинсон.
Я видел, как он летел бреющим, чуть не задевая развалины, потом, дав вертикальную свечу, снова круто спикировал к руинам и исчез за скелетами обгорелых домов.
— Урра! Какой маневр! Снимай! Нет, нет, сюда! — Левинсон схватил меня сзади за плечи и повернул в другую сторону. Я успел поймать в кадр падающий, объятый пламенем «Ю-88» и довел панораму до земли. Земля дрогнула, и к небу поднялся столб огня и черного дыма. Завод кончился, камера остановилась.
— Кто бы это мог быть? Ты не заметил номера на стабилизаторе? Не иначе, как Рыжий! — сказал Левинсон.
Пока я снимал, Петро починил «козла». Машина затарахтела, и Петро крикнул нам:
— Поихалы, хлопцы! — Он перестал произносить обычное «охвицеры» и от этого стал нам еще ближе и дороже.
Наконец из хаоса кирпичей мы вырвались на шоссе.
Вдруг меня осенило: а что, если снять Рыжего?
— Петро, разворачивай «козла» и что есть духу на аэродром!
— Я, кажется, правильно тебя понял, Владик, — хочешь снять Рыжего на аэродроме? — сказал Левинсон.
— Нам скоро и разговаривать будет ни к чему…
Мы выскочили из раскаленных руин и помчались по шоссе.
— Оце дило! Кудой зараз ихать? — спросил Петро.
Венчая треугольную вытянутую к морю площадку, стоял на самом краю берега белый маяк.
Аэродром пуст. На середине взлетной площадки стоит брошенный железный каток. Несколько дней назад им укатывали повреждения.
— Осторожно, Петро! Надо изучить обстановку. Засекай время. Высчитаем периоды обстрела и поедем, — скомандовал Левинсон.
— Судя по взрывам, обстрел ведет одна батарея. Четыре взрыва, то вместе, то один за другим, затем промежуток минута-две и снова…