С любимыми не расставайтесь! (сборник)
Шрифт:
А Улочка – это была общеизвестная уличная. Иностранцы нас не посещают – провинция, штат девушек постепенно сократился в конце концов до одной, да и ей теперь приходится искать клиентов не в гостинице, а на улице, поэтому ее так и назвали. Здесь же ласково – Улочкой. Рыжие волосы не полыхают, как обычно, а по-домашнему гладко, жакетик на все пуговички, чтобы и в мыслях ни у кого не было и не подумал бы никто ничего такого. Никто и не думал.
За шахматной доской сидели трое, которых я помнил по
Я обратил внимание на человека преклонного возраста с ироническим лицом. Оказалось, что он был членом парламента, специально приехал лечиться. Характерно, что никто не высказывал здесь особых знаков уважения к нему. Вели себя так, будто и не знали, кто он. Землеройка, пожалуй, даже злоупотребляла этим: завела разговор довольно рискованный да, по-моему, и бестактный.
– Вот, объясните, пожалуйста, почему у вас там, в верхах, торжествует ординарность?
Член парламента добродушно отбивался.
Но вот в двери появилась девушка в белом. И, прежде, кажется, чем она появилась, все встали. К молодым сотрудникам, как убедился позже, относились с особенным любовным почтением. Они работали сутками, спали здесь же, по три часа, многие приехали издалека.
– Пожалуйста, на обследование.
Отправилась простая женщина с веселыми бровками треугольником. Ее проводили пожеланиями успеха. (В чем?)
А члена парламента все не оставляли в покое.
– Как это Одноухий набрал себе столько бандитов, что с ними справиться нельзя? – спросил тот, что бил ящиком.
Этот вопрос и меня заинтересовал.
– Набрать просто. Есть люди за чертой бедности, есть привилегированные. Как перераспределять? Отсюда и терроризм… Это первое. Кому-то надо держать людей в напряжении, чтоб не отвлекали свои мысли на ненужное. Кому-то нужны погромы.
– А мне нужна война! – Это Улочка. – Захватили бы все страны, тогда можно жить где угодно, хоть в Париже!
Снова появилась девушка в белом. Мы встали. Она вызвала следующего. Мы сели. Но Землеройка зашептала:
– Тебя, тебя же!
Дело в том, что я поотвык от своего имени. Кличка же моя, надо сознаться, Алкаш. Такая уж мне досталась, хоть пьет в городе каждый третий.
Иду за девушкой по запущенному коридору.
Привела меня в голый кабинетик. За канцелярским столом сидел молодой человек воинственно-скандинавского вида. Он заговорил со мной мягко, неторопливо.
– Простите, у нас не принято так сидеть.
Я не сразу понял, как не принято. Потом сообразил: сижу нога на ногу.
– Это вредно?
– Это будет… это затруднило бы наши взаимоотношения. Руки, пожалуйста, на стол. На один стук отвечайте левой рукой, на два – правой. Постарайтесь не ошибиться. Внимание…
Стал постукивать облезлой шахматной пешкой по столу. Я старался не ошибаться. Он подсчитал ошибки, записал количество, сказал:
– У нас принято говорить «спасибо».
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Смерил давление. Смотрит, чего-то ожидая.
– Спасибо.
– Следите за собой.
– Ну да, простите.
– У нас не принято говорить «ну».
Должен сказать, что эти пустячные запреты – не говорить «ну», не говорить «ага», не сидеть нога на ногу, вставать при появлении девушек в белом – оказались в дальнейшем не так просты и осваивались с трудом. Первое время надо было являться каждый день, затем через день, потом раз в неделю. Обследовали нас сотрудники очень молодые и все с высшим образованием, энтузиасты. Результаты обследований поступали на ЭВМ (реакция на световые сигналы, запоминание знаковых сочетаний, разное другое). Расшифровка продолжалась долго, так что в основном мы проводили время в комнате бесед. Причудливая компания здесь собралась.
Но я успел уже привыкнуть к жизни уединенной, общаться мне было затруднительно.
Однако на обследовании мне было сделано замечание:
– У нас не принято держаться от других в стороне. Здесь есть интересные, одаренные люди. Они открытые и общительные, потому что избавляются от своих болезней. Постепенно и вы станете так же открыты и доброжелательны. Но к этому надо приложить усилия.
Сегодня показалось солнце. Кто-то отворил балконную дверь. Все вывалили на балкон. Правда, и смотреть-то отсюда не на что. Захламленный пустырь, заброшенные мастерские…
На этот раз меня обследовала девушка, у которой был стойкий деревенский румянец.
– Сегодня вам предстоит просто поговорить, – сказала она.
– Спасибо, – сказал я.
«Пожалуйста» не успела сказать, наверное, потому, что я поторопился и преждевременно сказал «спасибо».
– Что вас беспокоит?
– Ничего.
– Но что-то, наверное, есть. Хотите же вы излечиться. От чего?
Не хотелось признаваться в том, что я попиваю.
– Хорошо, тогда я буду спрашивать, а вы отвечайте. Просто: да или нет. Тяжесть на душе?
– Это есть. Именно тяжесть. Особенно когда…
– Следите за собой, просто: да или нет. Чувство безнадежности?
– Бывает. Иногда. То есть не полной безнадежности… Прошу прощения – да.
– Отвращение к себе?
– Да.
– Отсутствие радости жизни?
– Да.
Она стала проглядывать свои листочки. Так студентки проверяют перед экзаменом, не упущено ли что-нибудь. Наверное, начинающая. Дальше, наверное, начнется по психоанализу, детские травмы, это даже я знаю.