С любимыми не расставайтесь! (сборник)
Шрифт:
– Что продаешь маленькому, негодяй! – закричала какая-то косая.
– Шатаются, дурью промышляют, – подключилась другая.
Я сразу понял свою оплошность, молю их:
– Тихо, красавицы, виноват!
Но красавицы уже надвигаются.
– Вот сами таких хамов и плодим!
Чувствую, бить собираются.
– Еще и хулиганить! Над кем нашел хулиганить!..
И так далее. У одной появился откуда-то резиновый шланг, хлестнула меня, да больно. И у других откуда-то появились резиновые шланги. Исполосовали меня хорошо. А мальчик прицелился и стрельнул в меня своим неопасным
Очковый все может, связи далеко идут. Намекнул мне: ты, мол, без прописки и постоянного места жительства. В сущности, типичный бомж. Смотри, мол, выметут из города. А жилищный вопрос стоит остро.
Устроил мне комнату. Пусть кособокую, с низким потолком. Наверно, никто из очередников не хотел брать. Надо бы отказаться от этого благодеяния – не хватило душевных сил. Живу теперь оседлый, прописанный, полноправный.
Прибежала Землеройка. Навела порядок.
– Люди видели, что ты похаживаешь к Очковому. Стыдно это! Не понимаю я эту дружбу!
– Какая дружба!
– Дружите, дружите! Хуже того, ты у него кромешник на побегушках.
«А ведь и правда, – подумал, – я теперь в замазке, то есть по мелочовке, по темным делишкам».
– Теперь жди молодчиков Одноухого. Двух торгованов они уже прикончили. Наверняка и ты у них на прицеле. Зря французский пистолетик продал. Теперь покупай настоящий.
На этот раз она перестраховалась. Молодчики Одноухого не давали о себе знать. К тому же в юные годы я любил пострелять. На стрелковых соревнованиях занимал призовые места, что интриговало городских девушек. Хищный глазомер. Суровый, невозмутимый, опасный. Жалко, в армии разучился. Хотя выстрелить в человека я бы все равно не мог.
Теперь при стучании пешкой по столу, как ни странно, ошибаюсь все чаще. Тупею, подумалось. Но девушка сказала:
– Вот это другое дело. Это хорошо! Значит, вы расслабились, начинаете жить в мире с самим собой!
И она была рада этому. Взглянула так добро…
Мало нужно нам, чтобы почувствовать благодарность, легко тронуть наше сердце, когда мы отвыкли от таких слов, от такого взгляда.
И тут я увидел вдруг, что деревенский румянец ее померк, что у нее-то не все ладно в душе, что она-то как раз и не живет сейчас в мире с самой собой.
Вот в этот миг и переместилось что-то в моей груди. Вдруг стала рассказывать мне про К. М. – инициатора и руководителя всего этого. У кого он там, в столице, побывал на приеме, что ему пообещали, как не выполнили обещания, в какой депрессии он сейчас находится.
– Когда никому ничего не нужно, никто ничего не хочет! Всем удобно, что ничего не происходит. А ему что-то надо, он чего-то требует. Тогда очень просто: решили, что его идеи вредны, что он вообще шарлатан. А мы все – сектанты. Клинику закрывают, отказали в дотации! В чем же, спрашивается, его преступление? В том, что он собирал людей воедино, возвращал к тому, что когда-то само собой разумелось! И вот довели его, довели!.. Я сначала не поверила, теперь слухи подтвердились – он запил! Кто бы поверил, пьет по-черному!.. Такой мозг! Уничтожает себя. Он же как ребенок, теперь его самого надо лечить!..
Она уехала из нашего города. Я успел увидеть ее на перроне в финском плащике. Заметив меня, она быстро пошла прочь, потом побежала. Этим же поездом, хотя и в другом вагоне, покидал наш город К. М. Он был под хмельком.
Правда, случай на торговище, отношение ко мне горожан привели меня, как я ни противился, в бар. А потом, как я ни противился снова, – потянуло в бар, чтобы на этом и покончить. Но тянуло и после этого. Тянуло!.. Обратиться за помощью к К. М.? Так и не довелось его увидеть. И вот его нет. И помощники его разъехались. Так я снова стал спускаться. А что делать? Все пьют. Надо только знать свою норму, сколько граммов – граница, все, и не уговаривайте.
Бацилла эта, алкоголь. Если бы я не зашел в разливочную, где нельзя навынос, не пришлось бы ночевать на улице, не было бы собрания жильцов, не было бы ничего этого. В повседневной жизни я то и дело совершаю глупые поступки. За мной просто волочится хвост глупых поступков. Глупость моя замаскирована тем, что я говорю, как интеллигентный человек, с причастными оборотами. Однако стоит мне принять, как мысль моя обостряется. Чем объяснить, например, что Одноухий так терроризирует город? Милиция раскинула сеть широко, и круги сужаются. Но почему они так долго сужаются?..
И вот к чему это привело.
Возвращаюсь, правда за полночь уже, домой – не могу вспомнить код калитки. А стучать в бревна ограды – жильцов перебудишь, жалко. Затемно уходят на работу, проводят там тусклый день, в сумерках возвращаются. Хватает сил лишь на свары с соседями.
Холодно! Попытался подремать на скамейке на бульваре – не заснуть, покрылся изморозью. До утра бегал по мертвым улицам.
На другой день обошел квартиры нашего дома, объявил общее собрание жильцов. От удивления, думаю, почти все явились, собрание состоялось в облезлом чешуйчатом коридоре.
– Сегодня ночью, – говорю, – один из наших жильцов случайно запамятовал цифры кода. И был вынужден ночевать на бульварной скамейке.
– Пить надо меньше, – сказали жильцы.
– На это мы ему укажем. Но раз уж так случилось. Человека могли обобрать, могли пристукнуть. Поставьте себя на его место.
– Записал бы код и носил бы с собой. И никто бы его не пристукнул, – сказали жильцы.
– Записывать нельзя, – возразили другие жильцы. – Пьющий человек, потеряет где-нибудь, любой может воспользоваться.
Но я задаю очередной вопрос:
– А если ваш ребенок? Заигрался на улице или его задержали в школе на занятиях для отстающих? А код сложный, не всем детям под силу. Что тогда?
И тут я понял, что попал в точку. Пронзил сердца. Не знаю, обратили ли вы внимание, я уже написал, что прирост населения в нашем городе сильно понизился. Не теряя времени, я сразу задал вопрос:
– Так что же? Пускай наши дети замерзают на улице? Или еще хуже – пропадают без вести?
– Пропадают! Пропадают! – вскричали женщины.