С любовью, искренне, твоя
Шрифт:
Когда он отстраняется, то нежно заправляет прядь волос мне за ухо, не сводя с меня глаз.
— Ты особенная для меня, Пейтон, и я бы ни на что не променял этот последний месяц. Не потому, что ты профессионал в своем деле, и не потому, что ты охрененно сексуальна в спальне, а потому, что ты вызываешь у меня искреннюю улыбку, и я могу сказать, что не так много людей способны на это.
Сердце, успокойся.
Этот человек лишил меня дара речи, потому что никто никогда не говорил мне таких слов раньше.
Прикусываю нижнюю губу, чтобы та не дрожала, и запускаю пальцы в его волосы, обхватывая его лицо ладонями.
— Ты был мужчиной моей мечты очень долго, Рим, и… на самом деле нет. Это неправильно. Ты даже лучше — великолепнее, чем в моих мечтах. И тот факт, что я могу стоять здесь, прикасаться к тебе, как захочу, и твои прекрасные глаза уделяют мне все свое внимание, это значит для меня все.
Он щиплет меня за подбородок и большим пальцем оттягивает нижнюю губу.
— Продолжай говорить такие вещи, и мы никогда не доживем до ужина.
— Что на ужин?
— Твой любимый пирог с курицей.
Я взвешиваю свои варианты.
— Секс или пирог с курицей. — Делаю паузу, хорошенько обдумывая это. — Боже, мне так жаль, Рим, но мне придется выбрать пирог с курицей.
Посмеиваясь, он берет меня за руку и ведет внутрь, к нашему столику.
— Не волнуйся, я знал, что твой ответ будет таким. Страсть, которую ты испытываешь к пирогу, очень сильна. Я знаю, чего стою.
— Если бы это была запеканка, мы бы сейчас были голыми.
Рим выдвигает для меня стул.
— А если бы это был киш?
— Ооо, — съеживаюсь я. — Сложный выбор. Позволь мне ответить на этот вопрос. Ты же знаешь, как я люблю вкусный киш.
Положив руки мне на плечи и наклонившись вперед, Рим быстро целует меня в подбородок и шепчет:
— Я слишком хорошо знаю, как сильно ты любишь киш… детка.
***
— Пейтон, какого черта ты так долго?
Я иду по коридору в квартире Рима, бетон холодный под моими ногами, когда я направляюсь к своему мужчине.
Это был долгий день, полный напряженной работы, подготовки к запуску новой женской линии, который состоится через несколько недель, и это сказалось на мне. Я измотана.
Причиной также может быть ненасытный мужчина, сидящий на жестком диване, без рубашки, в спортивных штанах — да, у Рима есть несколько пар, — который около десяти минут назад кончил в меня с таким злобным ревом, что я была уверена, что он потеряет сознание. Но нет, он сидит в гостиной, ждет меня, чтобы обняться и посмотреть фильм.
— У меня немного болит, — говорю я, ковыляя к нему.
Его лоб морщится, острые брови сходятся вместе.
— Болит? Почему?
Медленно я сажусь рядом с Римом, чувствуя небольшую боль в спине, когда устраиваюсь на твердой как камень поверхности,
Я ненавижу его диван. Он безумно неудобный. Все в его квартире вызывает дискомфорт, но ради справедливости в этих недавних отношениях, я предложила разделить ночи, которые мы проводим друг у друга. Моя квартира, хоть и не такая шикарная, но чертовски более удобная, с, возможно, проблемным сумасшедшим соседом, который любит много кричать. Риму не нравится ночевать у меня, но, по крайней мере, он может сидеть на моем диване, не сломав бедро. Я говорила ему, что через некоторое время привыкаешь к крикам, но он, похоже, не согласен со мной.
Повернувшись ко мне, Рим оценивает мое тело, его пронзительный взгляд непоколебим, когда он осматривает меня с ног до головы.
— Почему у тебя болит?
Я держусь за поясницу.
— Не знаю, может быть, это из-за акробатических трюков, которые ты заставляешь меня ежедневно делать.
В момент, когда он прижимает меня к своей груди, я вижу, как озабоченность на его лице сменяется ленивой улыбкой.
— Детка, боль от секса отличается от настоящей боли. Сексуальная боль — это то, чем можно гордиться.
— Э-э, говорит парень, который не хотел бы прямо сейчас натереть свое тело мазью Bengay (прим. пер.: Bengay — мазь, используется для лечения незначительных болей в мышцах/суставах).
Он утыкается носом в мою шею, его мягкие губы скользят по моей коже.
— Кто сказал, что у меня ничего не болит?
— Я. Это не ты принимаешь на себя основной удар бедрами. — Поворачиваю голову и смотрю ему в глаза. — Не хочу раздувать твое и без того раздутое эго, но у тебя мощные толчки, друг мой, и когда ты заставляешь меня извиваться, входя в меня вот так, да, девушке будет больно.
— Мощные толчки, да? — Его красивое лицо расплывается в улыбке, и хотя мне хочется закатить глаза от того, насколько Рим счастлив, я не могу. Потому что он счастлив. Я делаю его счастливым, и это именно то, что нужно.
— Не будь слишком самоуверенным, хорошо? Есть вещи, которые ты мог бы улучшить.
Я прячу свою ухмылку.
Прочищая горло, совершенно ошеломленный, он крепко обнимает меня и говорит:
— Прости? Что значит, у меня есть вещи, которые я мог бы улучшить? Судя по звукам, вырывающимся из твоего рта, когда я нахожусь глубоко внутри тебя, не похоже, что мне есть что улучшать.
Небрежно пожимаю плечами.
— Знаешь, может, больше прелюдии.
— Что? — Он почти вскакивает со своего места, отталкивая меня в сторону, чтобы пристально посмотреть мне в глаза. — Ты жалуешься на прелюдию?
Поднеся руку к лицу, я рассматриваю свои ногти и небрежно произношу:
— Все в порядке, Рим, некоторые люди проявляют слабость в постели. — Похлопываю его по ноге. — Думаю, тебе просто нужно понять, что прелюдия — это не разговоры о работе. Меня не возбуждают беседы об электронных письмах и макетах, как тебя.