С любовью, Рома
Шрифт:
— А-а-а-а-а! — не выдержал Стас. — За что нам это всё?!
Патруль ДПС подъехал минут через сорок. Всё это время мы, решив заняться благотворительностью, развлекались тем, что искали в социальных сетях друзей, родственников или знакомых Петрухи, готовых приютить его на ночь, ибо попасть домой без ключей, оставшихся в шестёрке, он никак бы не смог.
Отчего-то никто не желал верить нашей душещипательной истории, даже после того как мы скидывали им фотографии Петра и курицы, которая на снимках из-за свёрнутой шеи выглядела так себе.
Разговор с представителями правопорядка занял не так много
— Как я вам докажу, что он пьяный сидел за рулём? Ну найдём мы его, сделает он круглые глаза и скажет, что выпил уже после, а то и вовсе будет отрицать, что здесь был.
— А этот? — Стас кивнул в сторону Петрухи, который к тому времени успел сдать Коляна с потрохами, назвав его ФИО, дату рождения и адрес.
— А этот наутро протрезвеет и в отказ пойдёт.
В итоге дэпээсники покивали головами и уехали, забрав с собой Петруху. И отнюдь не в качестве свидетеля. Это просто Дамир, включив свои дипломатические качества, уговорил блюстителей дорожного порядка довезти бедового мужика хотя бы до города, поскольку ни одно такси не согласилось за ним приехать.
Наконец, Петруха был погружен в авто с мигалками, обе курицы были уложены ему на колени, и этот маленький табор уехал в закат, оставив знатно прифигевших нас в гордом одиночестве.
— Надо заехать в церковь, святой водой окропиться, — обречённо изрёк Стас, — а то нам ещё больше суток ехать, а мне уже страшно.
— Ага, — согласился Дамир, — заодно и в грехах, видимо, покаяться, ибо за что нам весь этот сюр, я так и не понял.
— Вот и кайтесь, — весело хмыкнул я. — Моя душа чиста, как стёклышко.
— А этого вообще в купели утопить надо, — вздохнул Стас, открывая дверь джипа и усаживаясь за руль.
Я собирался последовать его примеру, когда второй из братьев вдруг протянул мне носовой платок:
— Нос вытри. Ты им, похоже, хорошенько приложился.
Внутри меня тут же всё натянулось, как тетива.
Одно движение рукой — и несмелый взгляд на кусок ткани в ладони, на которой виднелись алые разводы… крови.
Глава 10
Семь лет назад
Соня
— Как вы там? — скрипучим голосом спросила у меня бабушка.
— Нормально, — почти не дыша, соврала я. — Тебя ждём.
— Мать как?
— Нормально.
— Сильно буянит?
— Нет, — отрицательно замотала я головой, словно бабушка могла видеть. — Она очень испугалась за тебя и… успокоилась.
Тяжкий бабушкин вздох оказался красноречивее всяких слов. Она мне не верила. Впрочем, она была права.
Поспешно распрощавшись с ба, я скинула звонок и осела по стенке вниз.
В квартире было темно и тихо. Свет я не включала, как если бы он высветил всю неприглядную правду моей жизни.
Бабушку госпитализировали в пятницу, а уже в воскресенье мама сбежала из дома, прихватив с собой все наши деньги. Как это могло произойти, я не понимала, ведь я всегда держала двери закрытыми на все замки, но, видимо, у мамы имелся припрятанный
Бабушкина болезнь выбила из колеи нас обеих. После того как скорая уехала, мама потом целый вечер причитала, что же теперь будет. А я сидела, закрывшись в своей комнате, и сдерживала рвущиеся из груди рыдания. Мне было страшно — за бабушку, за маму, за себя… Но я должна была выстоять, хотя бы ради того, чтобы удержать маму и её безумие в стенах дома.
А уже через сутки она сбежала, будто позабыв обо всём.
И вот только теперь до меня дошло, что такое настоящий ужас — где и как искать маму, я не имела ни малейшего понятия. Меня тянуло бежать на улицу и метаться по городу во всех направлениях в надежде, что родительница обнаружится где-то там, живая и здоровая, но я продолжала прятаться в темноте, понимая, что боюсь внешнего мира не меньше мамы в минуты её паранойи. Причин было много, главной из которых являлся страх, что кто-нибудь там, в реальном мире, узнает о нашей проблеме.
Когда мне было лет восемь и с мамой случился первый кризис, одна сердобольная соседка пригрозила нам органами опеки. С тех пор я делала всё возможное, чтобы никто не узнал о том, что происходит у нас дома.
В понедельник по понятным причинам в школу я не пошла, отзвонившись Маргарите Дмитриевне и сказавшись больной. Меня всё ещё не отпускала надежда, что мама вот-вот вернётся, поэтому я считала своим долгом сидеть дома и ждать её. К среде моя уверенность заметно угасла, превратившись в холодное оцепенение. Сил бояться у меня попросту больше не осталось. К тому же, смею напомнить, мама утащила из дома последние деньги, оставив нас с кошкой практически с пустым холодильником. Вернее, я-то ещё поначалу держалась, первые два дня доедая остатки макарон и чёрствого хлеба. А вот Мусю было жалко. Она даже спать перестала, изводя меня целыми днями голодными воплями и несчастным взглядом кошачьих глаз.
Сначала она выпрашивала еду, беспрестанно крутясь у меня под ногами и бодая мои икры своей мордочкой. При этом есть макароны или хлеб отказывалась категорически. Единственную банку с вареньем, найденную в глубине буфета, я предлагать не стала, верно рассудив, что засахаренный крыжовник вряд ли является пределом кошачьих мечтаний. Но уже к вечеру животина стала кусать мне руки, требуя хоть что-нибудь.
— Мамочка, ну приди же, — молила я тем вечером мрак, скрывающий моё отчаянье.
Сдалась я наутро, когда стало понятно, что и мне самой больше есть нечего. Разве что варенье с водой разводить — заварка тоже благополучно подошла к концу. Но кошку пока что было жальче. По крайней мере, она была не виновата в том, что в нашей семье всё так бестолково. А объяснить ей, что я не специально морю её голодом, никак не выходило.
Через пару часов мне уже самой начало казаться, что я схожу с ума — от кошачьих воплей.
— Прости меня, — рыдала, прижимая тонкое кошачье тельце, — но я правда не знаю, что делать.
Наверное, она даже что-то понимала, поскольку на какое-то время перестала вырываться, уткнувшись тёплым носом мне в ухо.
— Я так тебя люблю, — призналась я Мусе, — но другого выхода просто нет.
Открыв окно на улицу, я посадила кошку на металлический откос:
— Беги, у тебя там больше шансов выжить.