с любовью, Смерть
Шрифт:
— То, что больше всего вы хотите оказаться в палате номер тридцать один — и вовсе не ради того, чтобы довести свое черное дело до конца. И я не смею вас задерживать. Если будут вопросы — мой кабинет в конце коридора на втором этаже. — И он постучал пальцем по бейджику на груди, позволяя мне заучить имя.
Нервно усмехнувшись, я поблагодарила его за уделенное мне время и бросилась искать нужную дверь.
Прямо на пороге я столкнулась с еще двумя Хранителями, которые сначала окинули меня вопросительными взглядами, но потом уступили дорогу, даже придержав дверь.
Напоследок, опять
Вот не люблю эмпатов, телепатов, менталистов и иже с ними, но возможность не вдаваться в лишние объяснения порой очень выручала. Особенно когда и времени нет, и слова в предложения не вяжутся. Только эмоции зашкаливают.
В палате было темно. Не спасал даже маленький светильник над кроватью — мягко подсвечивая отключенные приборы и блондинистую макушку, он вырисовывал глубокие тени на лице напарника. Это вблизи я поняла, что то были действительно тени, а не страшные мертвецкие впадины на щеках. Внешне Ран никак не изменился, и его пугающее сходство с нежитью оказалось лишь плодом моей забитой фантазии.
Передумав, я не стала брать стул, а принялась ходить туда-обратно у кровати, не зная, что следует делать в таких ситуациях. Разговаривать с ним? А смысл? Разве он слышит? А если слышит — что нужно говорить? И запомнит ли он услышанное? Меня ведь так и подмывало наговорить такого, чего я еще никому в жизни не говорила или о чем потом буду жалеть.
— …я, наверное, уволюсь. Или переведусь. Не знаю. А еще соберу вещи и вернусь к себе домой. Или сниму квартиру, пока там ремонт. Я так боялась, что с тобой произойдет… то, что произошло. В тех моих кошмарах, конечно, и заканчивалось все куда более плачевно, но кто знает, почему повезло в этот раз и повезет ли в следующий? Меня же от общества изолировать надо. От тебя изолировать. Если к смерти незнакомых людей я уже привыкла, то тех повторяющихся снов мне хватило, чтобы понять, что к твоей я не привыкну никогда. Наоборот, только страшнее с каждым разом. И это ожидание… Да, представляешь? Я настолько этого боюсь, что мне кажется, это лишь вопрос времени. Пороховая бочка, на которой мы сидим вдвоем, и ты как назло жмешься все теснее и спички в солому под ногами подбрасываешь, смеясь.
Слова лились сплошным потоком. Не думала, что будет так просто разговаривать с безмолвным собеседником. Не думала, что во мне столько всего накопилось.
Ощущение пробитой плотины подсознания, разделяющей Арис на двух разных людей, усиливалось. Та, привычная, сидела бы и молчала. Не ушла бы, конечно, не оставила бы Рана одного в отвратительно белой палате, но молчала бы.
А может, это все глупости? Нет никаких "двух Арис" в моем мозгу, есть просто Ран, который постепенно меня подталкивал к раскрытию, и добился — спустя столько лет.
А может… а может, я просто его люблю. Ведь именно это и делает людей слабыми и уязвимыми, ломает так старательно возводимую годами защиту. Ты можешь сколько угодно хватать опадающие пластины тяжелой брони, силясь собрать свой
А может, я просто запуталась.
Устало опустившись прямо на пол рядом с кроватью, я спиной прислонилась к тумбочке.
Тишина, растекшаяся по палате, нисколько не успокаивала. Заставляла прислушиваться к тихому дыханию да пускала мрачные мысли в подсознание.
— Ты меня как-то просил спеть тебе колыбельную. Если честно, я даже не помню ни одной. Отрывки лишь какие-то. Хотя это не только песен касается. Глупо, наверное, но я хорошо помню мамин запах — он словно въелся в один из ящиков комода, видимо, она когда-то там духи свои пролила. А лица ее — нет. Только голова начинает болеть, когда вспомнить пытаюсь. Наша жизнь все сильнее нам не принадлежит. Согласись, забавно звучит, с учетом специфики нашей профессии? — Я хмыкнула и замолчала, точно действительно давая Рану время на ответ. Вздохнула. — Ладно. Уговорил, бес красноречивый. Только не вздумай мне это припоминать, слышишь? Кивни, если понял. — И выглянула из-за тумбочки, чтобы не пропустить момент согласия. А вдруг?..
Согласия не последовало. Я вздохнула снова, перебрала в голове какие-то обрывистые строчки, и тихо напела:
Белая ночь над заоблачной гаванью,
Белая дымка над сизой рекой…
Тихою поступью, облаком палевым,
Скоро ты снова вернешься домой.
Ран спал. Может быть, конечно, притворялся. А может, действительно ничего не слышал. Во второе верилось проще, но первое было желаннее.
Ветер бессовестный, что в твоих странствиях?
Есть ли за радугой призрак пути?
Кто там укроет тебя пледом ласково,
Утром спокойно позволив уйти?..
Спросил бы меня кто-нибудь, зачем вообще спящему — колыбельная, я бы пожала плечами. Понятия не имею. Я просто не знаю, о чем думать и что говорить. А сидеть молча у кровати, словно у гроба, мне было слишком страшно.
Тихая музыка, пламя в подсвечнике,
Голосом сотканы грани миров.
Я не отдам тебя огненной вечности,
Я не оставлю тебя в мире снов.
Видимо, я слишком верила в то, что проснусь — и Ран уже будет здоров и бодр, а от того тоска накатила с новой силой, когда утром обнаружилось, что он так и не пришел в себя.
На рассвете нас навестили Хранители. Обследовали напарника, сказали, что мне стоит сходить к Теннанту, дабы он взглянул на мой перелом, снял гипс и отправил домой. И смотрели на меня со смесью умиления и сожаления, когда я спрашивала, а могу ли я тут остаться, в палате? "Конечно, можете, но оно вам надо? Он, может, не проснется еще неделю, две, месяц… Так что же вы, так и будете здесь сидеть? Вам тоже ведь отдыхать надо. Хотя бы сходите, кофе попейте".