С любовью, сволочь

Жилло Анна

Да ничего не скажет. Или скажет, но не мне. Ну и ладно.

Покивав на Зинину инструкцию о том, как ухаживать за проколом, я поплелся домой. И остаток вечера выбирал, какую футболку напялить под пиджак. Как девчонка, честное слово. А потом никак не мог уснуть.

Придет или нет?

Футболка с оскаленным черепом, прическа и кольцо вызвали реакцию… неоднозначную. Вслух стебаться никто не рискнул, но пялились все. За спиной посмеивались и шептались.

— Сева, тебе так круто! — Лидка закатила глаза куда-то под

лоб. — Просто зашибенно! Ты прямо как Бибер. Обожаю его!

Я кивнул машинально: спасибо, мол. А сам все косился на дверь. Неужели не придет?

Машка влетела перед самым звонком, на пару шагов обогнав физика. Посмотрела в мою сторону и словно споткнулась. И губы стиснула, как будто хотела улыбнуться, но передумала. Прошла мимо, села. Ухо запекло. Оно и так болело адски, а под ее взглядом и вовсе начало гореть.

Коротан пришел явно не в духе. Звали его так по фамилии — Коротаев — и потому что коротышка. Он был ниже всех наших парней, кроме Ленчика, и большей части девчонок, хотя носил ботинки с каблуком и все время поднимал плечи, чтобы казаться выше.

— Мирский, что за гейский вид? — рявкнул Коротан, уставившись на меня рыбьими глазами.

Класс грохнул.

— Почему гейский, Андрей Ильич? — уточнил я спокойно.

— Потому что только пи… геи красят патлы и носят серьги.

— Неправда. Серьгу носили моряки. Чтобы при кораблекрушении, если труп выбросит на берег, можно было серьгу снять, продать и на эти деньги похоронить. А еще на Руси серьгу носил единственный сын в семье. Чтобы в армию не забрали.

— Хватит умничать. Сними немедленно!

— Не могу, Андрей Ильич. Мне ее доктор прописал. От диатеза.

— Что за парни пошли? Как бабы! — Коротан завелся еще сильнее. — Красятся, мажутся, серьги носят. Ты еще в нос вдень. Или в губу. Или еще в какое место.

— Причем здесь бабы? — я пожал плечами. — Некоторые мужчины каблуки носят — и ничего.

Только что все веселились, и вдруг всё стихло, как перед грозой. Коротан побагровел.

— Выйди вон! — гаркнул он. — И без родителей не являйся.

— Значит, придется не являться, — я бросил в сумку тетрадь и ручку. — Мать на съемках. Далеко. И раньше майских не вернется.

— А отец?

— Еще дальше. И вообще не приедет.

Он с семьей уже два года как перебрался на ПМЖ в Испанию. Приезжал несколько раз в год по делам, но уж точно не для того, чтобы пообщаться с моими учителями.

— С кем ты живешь? — не сдавался Коротан.

— С сестрой.

— Пусть она придет.

— Извините, Андрей Ильич, но она не придет, — я пошел к выходу.

— Почему?

— Просто потому что не придет.

Уже открыв дверь, я посмотрел на последнюю парту в среднем ряду. Машка сидела, опустив глаза, и кусала губы, как будто вот-вот расплачется.

Глава 9

Глава 9

Маша

Врачиха

в поликлинике, выписывая меня в школу, поинтересовалась мимоходом, откуда синяк на скуле. Он уже пожелтел, но все-таки был заметен.

Прямо язык зачесался сказать, что мать отоварила. Или нет, еще лучше — отчим. Но кому бы я сделала лучше? Вот именно, никому. Только хуже. И в первую очередь себе. Хотела сказать, что упала, но это показалось слишком уж пошлым.

— Мячом на физкультуре попали, — я вспомнила, как мы играли в пионербол. — Тяжелым.

— Осторожнее надо быть, — врачиха поцокала языком.

Осторожнее…

Я шла домой и думала об этом. О том, что моя жизнь превратилась в минное поле. Один неверный шаг, и… С того самого дня, когда мать ходила в школу, а я заболела, в доме повисло тяжелое, плотное напряжение. Оно давило, роняя искры. Виталик больше со мной не разговаривал. Да и мать тоже. И за одним столом мы больше не ели, даже когда я поправилась. Сначала садились они, потом, когда уходили с кухни, туда пробиралась я. Накладывала на тарелку и несла к себе в комнату.

Любить мать я перестала уже давно. Наверно, классе в третьем. Или в четвертом? В общем, когда она вышла замуж за Виталика и он поселился у нас. Но в последнее время нелюбовь стала превращаться совсем в другое чувство. Эта ненависть не была острой и горячей, как к Виталику или к Мирскому. Какая-то вялая, липкая, с примесью брезгливой жалости и недоумения.

Как можно быть вот такой?! Променять своего ребенка на мужика, да еще и зависеть от него? Хотя у них неизвестно, кто за кого больше цеплялся. Какой-то дурной симбиоз двух паразитов.

А еще я стала зачеркивать дни на календаре. Обвела красным фломастером двадцатое июня — выпускной. По вечерам ставила жирный крест на прошедшем дне и считала, сколько осталось.

Двадцать первого я от них уйду. И никто не сможет остановить. Никто! Даже если поселюсь в подвале с бомжами.

Каникулы закончились. Первого апреля в школу — хорошая шуточка. А я еще умудрилась проспать. Собиралась, торопилась, на ходу перехватила бутерброд. В класс влетела перед самым звонком, обогнав в коридоре физика. И едва не споткнулась на пороге, бросив взгляд на предпоследнюю парту в среднем ряду.

Боже, что это?!

Мирский выглядел настолько нелепо, что я с трудом удержалась от того, чтобы не заржать. Майка с оскаленным черепом под пиджаком, волосы покрашены под Бибера и торчат во все стороны, как иглы у дикобраза. А когда проходила мимо, заметила еще и кольцо в ухе.

Ну и дебил!

Коротан тоже впечатлился и завелся с пол-оборота. А когда Коротан заводился, остановиться уже не мог, это мы хорошо знали. А уж если, не дай бог, хоть намеком зацепить его рост… Что Мирский и сделал, ляпнув про каблуки, которые носят некоторые мужики.