С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
С дюжиной валдайских колокольчиков под дугой, на тройке вятских, саврасой масти, лошадок, в расписных санях ехал домой Василий Чернов, чиновник 14-го класса. Он возвращался в Сарапул из Камбарки, где на рождественские вакации гостил у двоюродного брата. Повод для встречи был. Кузен вернул ему деньги, взятые в долг ещё в конце 1801 года под залоговое письмо, но без процентов.
Поначалу с ним в поездку к родственникам собиралась и жена Надежда, да лекарь отсоветовал. Путь лежал неблизкий, а супруга Чернова была на сносях. Ждали они своего первенца, и потому Василий думал сейчас о молодой жене: как она там?
Лошадки бежали по накатанному тракту быстро. За полчаса выходило вёрст четырнадцать, не менее. Но Чернов всё равно изредка постукивал концом своей трости в широкую спину кучера: «Шевелись, братец. Вожжи не опускай!» Тот, не оборачиваясь к барину, щёлкал кнутом. «Вятки» прибавляли ходу, но потом опять сбивались на свой обычный аллюр.
Василий решил ехать не к себе, в дом у Покровской церкви, а прямо к тестю, на улицу Владимирскую. Жену он отвёз туда перед поездкой в Камбарку, чтобы была под присмотром. У Андрея Васильевича Дурова полно женской прислуги, да и тёща тоже там, вернулась недавно от своей родни в Полтавской губернии. Как будто тревожиться не о чем, все Надежде помогут. Но ведь это первые роды, и лекарь Вишневский предупредил его, что случиться может всякое.
Дворовый человек Дуровых Пётр Васильев открыл ему ворота усадьбы. Он сразу сказал, что барин вовремя приехал, так как сегодня в полдень у молодой барыни начались родовые схватки, и здесь уже давно находится повивальная бабка, а час назад прибыл и лекарь.
Чернов распорядился отнести в дом тестя подарки от деревенских родственников и отпустил кучера. В прихожей он сбросил на руки лакея форменную шинель и вошёл в зал. Ускорить шаги его заставил приглушённый крик. Кричала Надежда. Хотя её уложили рожать в самой дальней комнате, этот крик, исполненный боли и страха, разнёсся по всему первому этажу.
Не вполне владея собой, Василий кинулся в комнату к Надежде. Первое, что поразило его, было белое как снег, запрокинутое вверх и покрытое испариной лицо жены. Она лежала на высоких подушках, подложенных ей под спину и под голову, и быстро, шумно дышала.
Только Чернов хотел возмутиться действиями лекаря, даже не пытающегося облегчить страдания, как Вишневский схватил его за руку и вытолкал в коридор. Придерживая за собою дверь, он довольно грубо сказал Василию, чтоб он не вздумал соваться сюда ещё раз, что это зрелище не для него.
— Но, сударь, позвольте! — Чернов уцепился за лямку длинного лекарского фартука. — Надо же что-то делать! Она... Она умирает!
Вишневский посмотрел на него сквозь стёкла очков как на сумасшедшего:
— Да всё в порядке, господин Чернов! Воды отошли. Сердцебиение плода прослушивается. Схватки уже идут через одну-две минуты...
— А когда... — заговорил снова Чернов.
— Скоро! — отрезал лекарь и с силой захлопнул дверь.
Сперва Надежда, лежавшая в одной рубашке на кушетке в бывшей детской комнате, стеснялась молодого лекаря, когда он подходил к ней щупать пульс, вытирать пот со лба, прикладывать стетоскоп к животу. Но через три часа ей уже было абсолютно всё равно. Роды затягивались, и она, обессиленная болями, плохо воспринимала происходящее.
Иван появился на свет Божий около полуночи. Надежда услышала лёгкий шлепок, потом плач ребёнка. Повитуха, держа в руках маленькое красное тельце, показала ей его: «Мальчик у вас родился, матушка барыня Надежда Андреевна, мальчик...»
Его купали в большом тазу с тёплой водой, заворачивали в пелёнки. Ей положили на живот бычий пузырь со льдом, дали чашку крепкого горячего чая, разбавленного ромом, укутали большим пуховым платком и помогли сесть.
Всё это время Надежде чудилось, что её терзает какая-то сила, бешеная, немилосердная и коварная, а она борется с ней за собственную жизнь и жизнь своего ребёнка. Но теперь эта сила отступила, и её мальчик здесь, в этом мире. Стихли крики и скрежеты. Пришло полное успокоение, и она наслаждалась им.
Дом, населённый многими людьми, в эти минуты просыпался. Хлопали двери, стучали чьи-то каблуки, раздавались взволнованные голоса. Все они шли сюда, к ней в комнату, где свершилось таинство природы.
— Дайте мне его! — попросила Надежда у повивальной бабки, распуская шнур на вороте рубашки. Та подала ей обмытого, сияющего чистотой младенца, и Надежда приложила его к груди.
Мальчик тотчас начал сосать. В первый миг она застонала от новой боли, похожей на укол иглы. Но потом слёзы умиления покатились по её щекам потому, что эта боль была сладкая...
Месяц после родов Надежда провела у отца. В последний день Святок мальчика крестили. Восприемником был Андрей Васильевич. Дуровы, радуясь рождению первого своего внука, устроили дома большой приём. Вся городская знать побывала у городничего города Сарапула. А купечество, как водится, по этому случаю кланялось ему разными подарками, включая сахарные головы, бочонок сельди, свёртки шёлка и штуку сукна.
Ваня родился крепким и здоровым. Он много ел и быстро рос. Надежда кормила его сама, но скоро молока стало не хватать, и пришлось взять кормилицу. В няни к барчуку определили дворовую девушку Дуровых Наталью. Она же и переехала с молодой барыней в дом на Большой Покровской улице, арендованный Черновыми сразу после свадьбы. Василий наконец-то закончил его обустройство, которое слишком затянулось из-за частых его отъездов по служебным делам.
Появление ребёнка, пусть желанного и любимого, внесло изменения в жизнь молодой семьи. Надежда, дотоле с обожанием смотревшая на мужа, теперь всецело была занята сыном, и Василий с досадой почувствовал, что оказался оттеснённым на второй план.
Зато у родителей Надежда встречала поддержку и понимание. Андрей Васильевич был без ума от внука. Анастасия Ивановна, обычно весьма суровая к старшей дочери, оттаяла. Она находила, что роды благотворно повлияли на характер Надежды и она забыла свои прежние мальчишеские замашки. Во всяком случае, почти месяц не заходила на конюшню к молодому жеребцу Алкиду, которого — это же надо такому быть! — сумела приручить ещё до своей свадьбы.
В доме Дуровых было шумно. По комнатам бегал трёхлетний брат Надежды — Василий. Нянька сидела с её двухлетней сестрой Евгенией, большой плаксой и капризулей. Теперь появился грудничок Иван. Опыт вскармливания младенцев сблизил Анастасию Ивановну с Надеждой. Их беседы стали более доверительными. Мать советовала дочери прекратить кормление после трёх месяцев и перетянуть грудь, чтобы сохранить стройную фигуру и быть всегда привлекательной для мужа.
Сама Анастасия Ивановна смолоду была очень хороша собой. В четырнадцать лет она, прельстившись красой офицерского мундира, бежала из дома отца, важного украинского пана, с ротмистром Полтавского легкоконного полка Андреем Дуровым, который был старше её на десять лет. В шестнадцать родила своего первенца — дочь Надежду — и много лет была счастлива в браке.