С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
— Пожалуйста, не пей! — попросила Надежда.
Он взглянул на неё с усмешкой и вдруг, придумал:
— Мы выпьем вместе! За любовь... Ты будешь пить за любовь? Подай ещё бокал... Да, за любовь... Так будет веселее.
Надежда была равнодушна к спиртным напиткам. Тем более сейчас ей совсем не хотелось пить. Но, желая исполнить просьбу мужа, она взяла бокал, пригубила и решила поставить обратно на стол. Это только раззадорило Василия.
— Нет, Надя, до дна, до дна! — Обхватив жену за плечи, Василий силой удерживал её руку с бокалом у рта и смеялся. — Ты же всегда говорила, что любишь меня. Тогда пей... Пей, я говорю!.. Если хочешь знать, то она как раз пить умеет...
Надежда рванулась прочь. Бокал со звоном упал на пол, а вино выплеснулось на фрак Чернова и ей на платье. Чернов медленно поднял побелевшие от злобы глаза на жену и с размаху ударил её по щеке.
— Дура! Ты испортила мой новый фрак... Но погоди, я научу тебя слушаться мужа!
3. ССОРА
...теперь уже... не смел взмахнуть рукою
над светло-русою головкою жены своей
и угрожать её розовой щёчке, потому что
в одну из таких взмашек её рука, белая,
атласная, образец для Фидия, так ловко
и так сильно прильнула к тёмно-красной щеке
невежливого мужа, что миллионы искр,
из глаз его посыпавшиеся, минуты с две
летали и сверкали по горнице...
На самом деле никто не хотел скандала. Ни Надежда, до рассвета плакавшая в спальне. Ни Василий Чернов, завалившийся после этого спать прямо в гостиной и с ужасной головной болью вставший утром. Ни Андрей Васильевич, примчавшийся к молодым с запиской от дочери, что все кончено, переданной ему в городской управе камердинером Степаном.
Родители во что бы то ни стало хотели восстановить мир в семье старшей дочери. Мать успокаивала Надежду. Отец несколько раз поговорил с Черновым по-мужски. Василий после злополучной ночи не брал в рот спиртного. Он клялся жене, что никакой любовницы у него нет, а тогда он просто заехал к одной знакомой навестить её после смерти мужа, но ничего между ними не было. Он доказывал ей это делом, оставаясь все вечера дома.
Идиллия продолжалась ровно два месяца, до первой командировки Василия в дальнее село. Там разбиралось дело о пойменном луге, на который претендовали два помещика-соседа. Шансы у обоих были одинаковые и документы в порядке. Многое зависело от той позиции, которую займёт судейский чиновник. Василия щедро угощали. Он пил почти каждый вечер и домой привёз два даровых ящика мадеры и много разных других припасов. Один ящик вина Чернов отправил тестю. Ему были не нужны осложнения с градоначальником. Он уже понял, что в Сарапуле Дуровы не дадут ему жить так, как хочется, и будут защищать Надежду. Он придумал хитрую комбинацию, решив просить тестя о переводе в другой город, поменьше и подальше, но с выигрышем в должности, чтобы потом вернуться в Сарапул не менее чем губернским секретарём 10-го класса.
Андрей Васильевич внял этим доводам. Они были весьма логичны и просты. Василий получил новое назначение в Ирбит и предписание выехать туда в течение ближайшего месяца.
Надежда отправилась вместе с мужем с радостью и большими ожиданиями. Ей казалось, что на новом месте их семейное счастье возродится вновь и Василий забудет и свою знакомую, которую нужно утешать после смерти супруга, и компанию картёжников у судебного пристава.
Дом, который снял её муж в Ирбите, был даже лучше сарапульского: двухэтажный, но комнат больше, с обширным садом, конюшней и хозяйственными пристройками. Цены за аренду жилья здесь были ниже, чем в Сарапуле, жалованье чиновников — такое же, и семья Черновых разместилась с наивозможным в провинции комфортом.
В течение месяца Надежда делала визиты, представляясь здешнему обществу. Прежде всего она посетила жену градоначальника, потом — судьи, уездного казначея, судебного пристава, обер-лекаря, почтмейстера, побывала у трёх помещиц, проживающих в городе, но владевших деревнями в его окрестностях. На этом круг знакомств для благородных семейств в Ирбите и исчерпывался...
Все дамы, кроме городничихи, также побывали с ответными визитами у четы Черновых. Молодую чиновницу они нашли приятной и образованной особой, её супруга — любезным, их дом — устроенным с должным вкусом и достатком. С ними собирались поддерживать отношения. Кто потом перейдёт в разряд друзей и будет с Черновыми «водить хлеб-соль», как говаривали здесь, а кто останется лишь знакомым — покажет время. Пока все всем понравились, и жизнь пошла своим чередом.
Однако Василий не долго сидел возле Надежды, исполняя роль примерного супруга. Мужская компания, где играли в карты, быстро сыскалась и в Ирбите. Открытый дом держал старый холостяк штабс-капитан, командир инвалидной команды. Любители попытать счастья за зелёным ломберным столом собирались у него по вторникам, четвергам, субботам и воскресеньям.
Иногда Василий пропадал на полночи или на целую ночь. Но жена уже не ждала его в гостиной, не терзалась ревностью, не лила слёзы до утра. Она просто закрывала дверь своей спальни на ключ и лежала в постели без сна, думая о том, что происходит с ней, с Василием, с их любовью.
На следующее утро за чаем Чернов с похмельной головой обычно сидел тихо. К обеду приходил в себя и начинал рассказывать Надежде удивительные истории о сломанных экипажах, перепутанных дорогах, забытых где-то документах, смертельно больных сослуживцах, помешавших ему прибыть домой вовремя. Она выслушивала все молча и не задавала ему никаких вопросов.
Скоро Надежда заметила, что это вполне устраивает Василия. Он и не желал теперь возвращения их прежней пылкой страсти. Он стремился лишь поддерживать супружеские отношения в рамках приличий из какой-то ему одному ведомой необходимости. Навязчивое внимание жены, с которого началось их житьё-бытьё в Ирбите, тяготило его.
Пожалуй, это было одно из самых печальных её открытий в новом городе, среди новых знакомых. Любовь умерла, и Надежда стала скучать в своём просторном доме. Хлопоты о Ване уже не могли заполнить всю её жизнь, поглотить всю её энергию. Лишённая прежних занятий, старых подруг и особой атмосферы отцовского дома, она чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег, томилась и тосковала.
Смутно Василий догадывался об этом. Он старался привозить в дом из своих командировок какие-нибудь вещи, чтобы занять её досуг.
На Рождество 1804 года он доставил Надежде старинные клавикорды, выкупленные на распродаже имущества за долги одного обедневшего дворянского семейства. Но Надежда, любя музыку вообще, сама играть не могла. У неё отсутствовал музыкальный слух. Клавикорды беззвучно возвышались в их гостиной. Лишь изредка приятельница Надежды, юная жена почтмейстера, играла на них, приходя к Черновым в гости.
На день её рождения в 1805 году Василий преподнёс супруге целую мастерскую художника. Здесь были коробки с масляными и акварельными красками, кисти, китайская тушь, пастельные и простые карандаши, мольберт, этюдник и много отличной бумаги. В одной папке находились плотные и твёрдые листы с фабрики господина Джорджа Ватмана, в другой — «слоновая» бумага, желтовато-бежевого цвета, более подходящая для акварели и совсем недавно появившаяся в России, в третьей — «рисовая», тонкая и шероховатая, годная для набросков.