С мандатом губкома
Шрифт:
Сава закончил протокол и расписался рядом со своей фамилией. Подал ручку Грине.
— Распишись.
Гриня внимательно перечитал протокол, лихо расписался.
— Вот, товарищ Фатеев, этот протокол официально утверждает вас в должности председателя. Храните его. И в случае чего, предъявляйте сомневающимся как мандат.
Дед осторожно взял бумагу в руки, полюбовался ровными строчками, вздохнул.
— Нет, сынки, сей мандат не предъявлять надо, а заховать куда подале. Митрясов-то грамотный, читать
Старик окинул цепким взором пустую, неприютную избу. Глазу не за что зацепиться было. Три лавки вдоль стен, старый обшарпанный стол да на стене крохотный шкафчик с полуоборванной дверцей. Из него бандиты и вытащили все сельсоветские бумаги для страшного костра на груди Бабина.
«Неужели он думает, что бандиты не узнают о его председательстве без бумаги?» — подумал Сава.
А дед Прокопий словно подслушал его мысли.
— Мир меня не выдаст. Я бобыль, сирота, а таких грех обижать. А вот мандат ваш может навредить. Куда ж мне его...
И тут взгляд старика задержался на печке-грубке, возвышавшейся в углу.
— Ага, ядрена-мудрена. — Фатеев подбежал к грубке, открыл дверцу, потом поддувало. Заглянул туда, крякнул с сожалением: — Жаль такую бумагу в золу совать. По нечаянности и сжечь можно. — Старик обошел грубку, оглаживая бока ее. — А ну-ка, сынки, загляните там около трубы на припечек.
Гриня с Савой подтащили скамейку. Гриня, встав на нее и приподнявшись еще на цыпочки, заглянул на припечек.
— Здесь дощечка какая-то.
— Во, — обрадовался дед, — это для лучин. На-ка, сунь под нее мой мандат.
Спрятав таким образом протокол, Фатеев не успокоился, а продолжал ходить по избе, что-то высматривая и соображая. Потом он прошел в передний угол, сел на краешек лавки.
— Ну-ка, сынки, двиньте сюда стол.
Ребята исполнили просьбу старика, хотя и не догадывались о причинах такой перестановки. Фатеев подтянул стол в самый угол. Сел, примерился, даже рукой правой попробовал вроде бы что-то писать.
— Зачем все это? — наконец спросил Гриня. — Так же некрасиво.
— Э-э, сынок, некрасивым стал наш второй председатель, когда ему дырку в голове сделали вон из того окна. Вишь, где оконница тряпкой заткнута.
— А кто?
— Известно кто, бандиты. Щелкнули из обреза. И все... «Вы жертвою пали». — Старик похлопал сухой ладошкой по щербатой столешнице: — А здесь ни из какого окна не видно.
Грине старик начинал определенно нравиться своей истинно крестьянской сметкой и обстоятельностью.
— А мы в вас не ошиблись, товарищ Фатеев, — заметил он удовлетворенно.
Но старик вроде и не слышал комплименты на свой счет, сказал деловито:
— Вот теперь читайте мне секретную бумагу губисполкома, — и подпер подбородок кулачком, ровно сказку собирался слушать.
Кашин развернул бумагу и, прежде чем читать, предупредил:
— Как вы сами понимаете, товарищ Фатеев, письмо это председателю, и поэтому лучше будет, если вы станете исполнять указания исполкома, а не обсуждать или осуждать их со своими односельчанами.
— Читай, сынок, читай. Мне уж под восемьдесят, и я сам знаю, о чем можно, а о чем не след говорить с мужиками.
«Ишь ты, а он еще и гордый», — отметил Гриня и начал читать:
— ...Во исполнение нашего предписания от второго апреля сего 1922 года вам надлежит незамедлительно составить опись засеянных площадей, указав фамилии владельцев с составом семьи, площадь посева и предполагаемый урожай. Опись представить в губстатбюро не позднее 30 мая сего года.
— Эх, какие прыткие, — сказал Фатеев. — Уж и урожай им подавай. Не поймали — ощипали.
— Вот видите, вы сами — председатель — начинаете уже осуждать действия губисполкома.
— Я, сынок, наперво мужик, крестьянин, а потом уж председатель. Два голодных года пережили. Первую весну как засеяли и — на тебе, подавай им урожай.
— Товарищ Фатеев, вы же умный человек и отлично понимаете, что если б не помощь Советской власти, то и в этом году нечем засевать было б. Нечем.
— Да понимаю я, но уж как-то шибко скоро. Не успели одарить и уж отдар требуют.
— Вы знаете, что за эти семена мы чистым золотом за океан платили. Зо-ло-том, товарищ Фатеев.
— Эх, сынок, — почесал Фатеев затылок, покряхтел. — Что ты мне золото суешь? Али не знаю я? Вон в Белых Зорях всю семенную тройку бандиты расстреляли. А ты — «золото». На этих семенах еще и крови море, да какой крови.
— Вот видите, вы все понимаете, — обрадовался Кашин.
— Я понимаю как председатель, а как мужик — нет.
— Значит, вам надо немедленно приступить к обмеру засеянных площадей.
— А чего их мерять, чай, все исхожены.
— Вам надо список составлять.
— Вот и давай составим вместе, — предложил старик.
— Как? Сейчас?
— А чего откладывать? Писаря у меня нет, сам неграмотный. Вы и напишите.
Кашин пожал плечами, обернулся к Зорину.
— Между прочим, Гриня, это дельная мысль, — сказал Сава. — Нужно помочь товарищу.
— Но нам же надо догонять Лагутина, — возразил Кашин.
— Пешком не побежишь. А за транспортом к кому явимся?
Делать было нечего. Достали из сундучка еще лист бумаги и готовый конверт. Сава опять сел за стол, макнул перо в чернильницу.
— Диктуйте, дедушка.
— Так, — старик деловито придвинулся к Зорину. — С какого края начнем?
— С какого вам удобнее.
Фатеев изморщил лоб, почесал в своей реденькой бороденке.
— Пиши. Кондрат Крапивин, три души, четыре десятины.