С открытым лицом
Шрифт:
«Простите, — спросил я, — но почему соль?» — «Потому что соль в Латинской Америке — ценный товар».
«Хорошо, но здесь мы в Милане, и соль можно найти везде». «Это не имеет значения, соль — это партизанская традиция, она должна быть там».
«А почему сигары?» «Потому что Че Гевара говорил, что лучший друг партизана в часы одиночества — сигара: это тоже традиция, и ее надо уважать».
Естественно, эта история о партизанском рюкзаке передавалась с годами и стала своего рода символом
Именно на основании подобных анекдотов за Фельтринелли закрепилось клише несколько наивного и несколько экзальтированного миллиардера-революционера, больного детским экстремизмом: кажется ли это обоснованным?
Он был немного дураком, в том смысле, что у него было сильное чувство юмора. Однако я не помню его глупым или невежественным. Конечно, тот факт, что он был очень богат, не помог ему избежать стольких злобных ироний.
Но его настоящая проблема заключалась в другом. Он, на мой взгляд, последовательно представлял политические взгляды, которые выражали различные силы в мире. Он был носителем партизанской идеи вооруженной борьбы в стиле Че Гевары, согласно которой создание боевых ядер должно было служить пропаганде борьбы и постепенному завоеванию фронта симпатий и поддержки. Короче говоря, он верил в роль небольших авангардных отрядов. Парадокс заключался в том, что его позиция вступала в противоречие с позицией наиболее близких ему групп. Одной из них была секкианская идея «преданного сопротивления», выраженная многими бывшими партизанскими командирами, с которыми Фельтринелли поддерживал отношения в Пьемонте, Лигурии и Эмилии: верные классической коммунистической традиции, эти товарищи понимали переход к революционной борьбе как отказ от старых перспектив. Затем была позиция Potere operaio, радикально отличающаяся, которая видела развитие борьбы с точки зрения, полностью связанной с фабриками и рабочим движением, которое изнутри должно было самоорганизоваться в ядра, способные расширить свою власть. Третьей позицией была наша, Красных бригад, довольно близкая к линии Potere Operaio, от которой она существенно отличалась только в том, что касалось концепции «вооруженного крыла»: Потоп думал о своего рода двойном пути, политической организации и военном ядре отдельно друг от друга; мы же утверждали военно-политическое единство, считая, что эти два элемента неразделимы и взаимно функциональны.
Таким образом, Джанджакомо оказался практически в одиночестве. Он оказался в центре дискуссий и событий, которые не были ему близки. Изолированным, я бы сказал, от своего собственного интернационализма.
В результате он взорвал себя, приведя в действие взрывное устройство на опоре Сеграте вечером 14 марта 1972 года:.
Примерно за месяц до этого мы виделись в последний раз. В то время мы уже не так часто встречались, потому что установились прямые отношения между БР и Гэп: в частности, с теми из бригады Валентино Каносси, которые проводили саботаж на стройках, где происходили убийства белых. Это были ребята из пролетарских кварталов Милана, особенно Лорентеджио, которые вращались вокруг Фельтринелли, а затем, после его смерти, обратились к Красным бригадам.
Утром 16 марта я вышел с Маргеритой из нашей квартиры на улице Инганни, и мы купили газеты в газетном киоске по соседству. В «Corriere della Sera» было сообщение об обнаружении изуродованного тела и фотография человека, которого называли Маджони.
Мы сразу же были поражены, потому что это было нападение, о котором мы ничего не знали, и оно не вписывалось в привычную картину. Маргерита внимательно посмотрела на фотографию и, используя свою интуицию, сказала, что это похоже на Освальдо.
Красные бригады мы не могли молчать. Мы решили согласиться с версией официальных левых и в листовке написали, что революционный редактор был убит империалистической буржуазией в результате какого-то непонятного заговора.
Potere operaio, с другой стороны, опубликовала большую статью в своей газете, в которой рассказала правду: «революционный товарищ» Фельтринелли погиб в результате несчастного случая на работе, во время подготовки покушения.
Вот как это было. Статья в Potere operaio вышла через несколько дней и представила факты в правильном свете.
Тогда мы решили провести тщательное расследование, чтобы понять, как все было на самом деле. Мы поговорили с Аугусто Виелем, одним из лидеров Gap, разыскали «Гюнтера», старого партизана, правую руку Фельтринелли в его последних приключениях, который был в курсе всего, потому что вечером 14 марта он тоже пошел саботировать опоры. Антонио Беллавита, редактор журнала «Controinformazione», с которым у нас были хорошие отношения, взял на себя труд собрать все свидетельства и затем опубликовать их в книге.
Но это не так. Через некоторое время после Беллавиты я тоже записал всю реконструкцию смерти Фельтринелли, сделанную «Гюнтером»; эта история была позже опубликована «Эспрессо». Почему вы не опубликовали свое расследование?
Сбор показаний был долгой и трудной работой, потому что Гэп был в замешательстве и, кроме «Гюнтера», немногие люди, близкие к Фельтринелли во время его последних действий, в ужасе скрывались. Затем, когда расследование было закончено, все материалы попали в руки карабинеров, когда в ноябре 74-го была обнаружена наша квартира в Роббиано ди Медилья.
Однако версия событий, которую мы установили, в точности совпадает с реконструкцией, которую вам дал «Гюнтер» и которая теперь хорошо известна.
Борьба вооружённая
После конференции в Пекориле ваши предчувствия сбылись. В Милане все быстро изменилось: Sinistra proletaria была распущена, образовалось ядро Красных бригад, были совершены первые нападения. Но мы по-прежнему действовали полулегально, участвовали в общественных собраниях, снимали квартиры на свое имя.
Лишь примерно через год мы стали подпольщиками. И уход в подполье был не свободным выбором, а обязательным путем, чтобы избежать удушения со стороны полиции. На практике мы стали подпольщиками, потому что все мы были готовы к тому, что нас поймают.
Но прежде чем мы достигли этой поворотной точки, прошли месяцы, полные событий и мероприятий: вооруженная пропагандистская работа на заводах, все более активное участие в социальных столкновениях в рабочих кварталах Милана, устранение группы «Суперклана», наше первое похищение.