С открытым лицом
Шрифт:
Банды внутренних районов
Я скрывался в Алазио около месяца. Я обсудил с остальными, что делать, и мы решили перегруппировать колонны: Маргерита останется в Турине, Моретти отправится в Рим, а я перееду в Милан.
Франческини не ездил в Рим, чтобы подготовить похищение Андреотти: такого проекта БР никогда не планировал. Он должен был изучить ситуацию и понять, в каком районе рабочего класса, в Помеции или в другом месте, может произойти интервенция Красных бригад.
Что я знаю точно, так как он сам рассказал мне это как анекдот из своего пребывания в Риме, так это то, что, гуляя по центру, он пару раз случайно встретил Андреотти, который ходил по тому же маршруту более или менее каждый день. Так что Франческини мог подумать, что эта привычка благоприятствует возможному похищению: но это была только его идея. И это был эпизод, который потом, очевидно, преувеличили.
Таким образом, перед вами открывается второй миланский цикл: что изменилось по сравнению с двумя с половиной годами ранее? Продолжают ли BRработать на крупных фабриках?
На самом деле, изменилось почти все: во внутренней жизни организации, во внешних контактах и в политической работе. Изменился климат, изменилась воля рабочих, изменился бунт молодежи. Внепарламентские группы вымирали, и вырисовывалась другая география несогласия.
Вернувшись в Милан, мне практически пришлось создавать новую колонну. Со мной были, в частности, Фабрицио Пелли и Аттилио Казалетти, два бывших рабочих из Реджо-Эмилии, Джорджио Семерия, только что вышедший из тюрьмы, Пьерлуиджи Дзуффада из Sit-Siemens, Винченцо Гуальярдо из Magneti Marelli, Надя Мантовани, пришедшая из Potere operaio в Местре, Анджело Базоне, бывший рабочий Fiat. К этому времени полиция уже неустанно преследовала нас, и наше подпольное существование стало более суровым и организованным. У нас была очень мощная логистическая структура, которая имела очень высокую экономическую стоимость. Мы использовали множество поддельных документов и несколько автомобилей с поддельными номерными знаками. Для безопасности, помимо квартиры, в которой он жил, у каждого из нас было еще как минимум одно убежище, адрес которого не должен был быть никому известен. В то время у меня было три квартиры и пять или шесть разных имен, каждое из которых имело свой набор фальшивых документов.
Когда я возобновил контакты с рабочими Pirelli, Alfa и Siemens, я столкнулся с чем-то новым: товарищи, объединенные в заводские бригады, выражали свое недовольство ситуацией, которую они считали окаменевшей и стерильной. Около пятидесяти из них сказали мне, что готовы активно присоединиться к Красным бригадам, потому что им надоело продолжать работать на заводе, где уже ничего нельзя было сделать. Только на Magneti Marelli существовал внутренний очаг борьбы, еще способный вовлечь товарищей.
Это был симптом тревожного упадка рабочей линии, которая характеризовала первую историческую фазу БР. Близкие нам рабочие теперь хотели выйти с заводов, чтобы принять участие в атаке на сердце государства. Но изменился не только климат на заводах: различные внепарламентские группы вступили в кризис, и в движении появилось новое поколение молодых людей, к которым я смог приблизиться благодаря молодому человеку, с которым у меня были очень близкие отношения.
Это были Вальтер Алазия. Когда я встретил его в миланской глубинке, ему было двадцать лет: сын рабочих, все еще гордившихся своим трудом, он принадлежал к той новой реальности рассерженных молодых людей, родившихся в заброшенных центрах промышленного пояса, Сан-Донато, Десио, Сан-Джулиано, Сесто-Сан-Джованни. Сполитизированная молодежь, живущая за счет воровства и нелегальной работы, индивидуалисты, но с сильным чувством социальной солидарности.
Вальтер познакомил меня с бандами молодых людей, которые начали прибывать в Милан из глубинки. Сначала я заинтересовался ими как социальным явлением, выражением острого недомогания, которое проявлялось уже не на политической, а на экзистенциальной почве. Потом отношения стали более тесными. Они говорили мне о своих проблемах, которые были связаны с контролем над районами: фашисты больше не в счет, говорили они мне, но есть постоянные патрули карабинеров: «Это они отбирают наше пространство, если мы на время сожжем их микроавтобусы, они перестанут ездить повсюду...».
Сначала я был озадачен. Какой смысл в том, чтобы бить машины карабинеров? Потом ребята повели меня по своим районам, и я увидел десятки патрулей с винтовками на плечах, по-военному охраняющих территорию. Я понял, что в этих кварталах они были очевидным символом угнетения, которое испытывали многие. И я убедился, что для «БР» может быть чрезвычайно важно развивать связь с этой новой областью социального бунта. Мы должны были попытаться политизировать эти банды. Так, мы научили их пользоваться зажигательными канистрами и вместе с ними сожгли около 15 фургонов карабинеров, припаркованных в казармах: действия, которые, частично, были утверждены листовками БР.
Этот мой выбор не был одобрен многими товарищами из других колонн и Франческини в тюрьме: они утверждали, что вместо того, чтобы множить мелкие атаки, необходимо стремиться к качественно важным действиям с четко определенным стратегическим значением.
Появились первые контрасты между более закрытым и военным подходом БР и моей концепцией более разбавленной политической роли в социуме.