С открытым лицом
Шрифт:
Некоторые товарищи в атмосфере последовавшей за этим дезинтеграции пережили глубокий кризис. У Бонавиты, например, в последующие месяцы в тишине созрело решение отделиться от БР.
Также Валерио Моруччи и Адриана Фаранда, участвовавшие в похищении Моро, хотя и не были задержаны, пережили свой собственный кризис и порвали с БР.
Это был еще один болезненный эпизод. Моруччи и Фаранда, зная о наших разногласиях с руководством, увидели в нас возможного политического референта и решили напрямую втянуть
В декабре 78-го мы получили от Асинары послание из нескольких страниц, миниатюрно уменьшенных внутри каблука туфли. Они критиковали итоги операции Моро и, прежде всего, выражали иную оценку того, какой должна быть работа и подход организации, надеясь на большую связь между БР и автономными движениями. На практике проблема, поднятая ими, касалась отношений между Бригадами и Autonomia Operaia…
Между R.B.I. и областью Автономией в то время не было ни хороших, ни легких отношений. Бригадиры во время шумной операции по освобождению Моро стремились укрепить свою военно-политическую гегемонию. У них было отношение закрытости и критического превосходства по отношению к другим группировкам, которые считались неадекватными для противостояния на новом уровне.
Послания Скальцоне, Пиперно и соратников абсолютно не принимались во внимание руководством Моретти: большинство бригатистов рассматривали их как неуместное вмешательство. В организации даже росло убеждение, что бывшие лидеры Potere Operaio — в частности, Пиперно и Скальцоне — после похищения Моро пытались управлять внутренними дебатами в организации через Моруччи и Фаранду, которые до вступления в БР были боевиками Потопа. Обвинение, которое было более или менее завуалировано против них, заключалось в том, что они пытались взять под контроль БР, когда они были очень сильны с военно-организационной точки зрения, но очень слабы с политической точки зрения.
Я не думаю, что был такой тайный замысел со стороны Potere operaio захватить и подчинить себе БР, хотя многие об этом и говорили. Скальцоне и Пиперно в то время выражали четкую позицию, писали в газетах, выступали на общественных собраниях. Если некоторые их мнения и пересекались с позицией некоторых боевиков БР, то это, конечно, не зависело от махинаций, проводимых через Моруччи и Фаранду.
С другой стороны, те, кто руководил Красными бригадами в то время, двигались не по пути политической оценки, как это делали лидеры Автономии, а на основе механических размышлений и реакций, направленных в жесткие схемы вооруженной пропаганды. Конечно, это была интеллектуальная и политическая слабость. Но бесполезно пытаться переиначить историю, воображая, что тогда БР были способны рассуждать по-другому. В то время были неотложные дела, о которых нужно было думать, и было очень трудно мыслить в политических терминах. И именно потому, что после Моро стало невозможно мыслить политически, Красные бригады быстро пришли к катастрофе.
Очевидно, выбор БР был катастрофическим: настолько, что они вышли из него уничтоженными. Но, на мой взгляд, их самая серьезная ошибка предшествовала окончательному решению убить Моро: она кроется в том моменте, когда они решились на действие, не спланировав все возможные исходы, не изучив выход, который можно было бы использовать в случае, когда власть государства преградила путь к переговорам.
Мы восприняли послание наших товарищей как симптом глубокого кризиса в организации. Это было начало распада, и это нас, конечно, не обрадовало.
В тот период жесткой конфронтации с внешним миром мы находились в ситуации тревожной изоляции и не хотели усугублять ситуацию, подставляя свой фланг под обвинения в заговоре с «диссидентами» с целью перетасовки карт. Поэтому мы написали своим товарищам в дирекции, сообщив, что получили сообщение Моруччи, и спросили их мнение по этому вопросу.
Вскоре мы получили резкий ответ: будьте очень осторожны, Моруччи и Фаранда вышли из организации и проводят политику раскола; мы не хотим больше иметь ничего общего с этими двумя и просим вас осудить их действия.
Мы посоветовались друг с другом и с некоторой неохотой, по крайней мере, с моей стороны, решили написать документ под названием «Лето — время комаров», в котором мы осудили Фаранду и Моруччи как «раскольников» нашей организации.
У меня осталось неприятное воспоминание об этом, не столько из-за особенно резкого текста, сколько из-за политического механизма, который он запустил. Мы написали этот документ — который даже отправили в ANSA[19] — по настоянию сторонних товарищей, но через некоторое время узнали, что они не были удовлетворены и им не понравился тон, который мы использовали, потому что на самом деле они все еще надеялись на посредничество с двумя диссидентами.
Короче говоря, сначала они попросили нас вмешаться, а потом раскритиковали это. Лично я почувствовал, что меня разыгрывают.
После операции «Моро» БР долгое время публично молчали. Только через несколько месяцев они распространили документ о «Весенней кампании», в котором, однако, почти ничего не говорилось о «признаниях» Моро. И все же, когда была обнаружена стенограмма допроса, которому Моретти подверг его, выяснилось, что лидер христианских демократов рассказал Красным бригадам вещи, представляющие определенный интерес: например, он точно описал секретную структуру «Гладио».
Судя по тому, что я понял позже, общаясь в тюрьме с товарищами, проводившими акцию, причин, по которым эти материалы не были использованы, в основном две.
Первая фундаментальная причина заключается в том, что руководство недооценило то, что говорил Моро, возможно, даже не до конца понимая некоторые отрывки из того, что он говорил. Они посчитали, что, учитывая все обстоятельства, их пленник, с его печально известным запутанным и византийским языком, избежал игры в слова и недомолвки, предоставляя общие или уже известные указания, такие, которые не поддаются сенсационному политическому использованию перед неискушенной и очень большой аудиторией.
Они сочли бы важным знать, кто ответственен за бомбы на Пьяца Фонтана, кто руководил стратегией напряженности, кому ЦРУ передало деньги американцев, и другие подобные лакомые кусочки информации. Но вполне вероятно, что заключенному даже не задавали наиболее подходящих вопросов, чтобы выудить из него наилучший анализ и новости.
Нам в тюрьме сказали, что Моро не сказал ничего важного, и поэтому нет необходимости срочно распространять материалы его допроса. Конечно, в свете того, что выяснилось позже, это была серьезная недооценка, настоящая ошибка.