С первого взгляда
Шрифт:
– Зачем ты на такое решилась? – в ужасе закричала Джейд. Сама она не очень-то хотела иметь детей, и уж конечно, не дай бог в таком возрасте, как у Тимми, да еще от женатого человека, которого вряд ли когда-нибудь еще увидит. Ничего ужаснее Джейд и представить себе не могла.
– Решилась, потому что люблю его, – спокойно объяснила Тимми, – пусть я даже никогда его больше не увижу и он никогда не узнает о ребенке. Я любила его так сильно, что мне захотелось родить от него ребенка. У него не хватило духа уйти от жены, но это ничего не меняет. И еще я решилась из-за Марка. Я похоронила одного ребенка. Убить другого я не могла. Этот ребенок – великий дар. И этот дар я сохраню, хоть и потеряла Жан-Шарля навсегда, – сказала Тимми и смахнула слезы, а Дэвид
– Да, Тимми, ты настоящая женщина, – с нежностью сказал он. Он всегда знал, сколько в ней мужества, и сейчас был сильно взволнован. – Мне кажется, ему следует знать. Это и его ребенок тоже. Скажу тебе честно: я уверен, что он тебя любит. Просто ему потребовалось больше времени, чтобы уйти, чем хотелось бы.
Это была единственная уступка, на которую Дэвид был готов пойти.
– Дерьмо все это, – фыркнула Джейд. – Он и не собирался уходить от жены. Они никогда от жен не уходят.
– Некоторые уходят, – стоял на своем Дэвид. Однако он выписал ей чек, поскольку проиграл пари. А Джейд купила себе ту самую сумочку от Шанель, о которой мечтала. И стала щеголять с ней каждый день. Дэвид страшно досадовал, что проиграл пари. Не из-за себя, из-за Тимми.
Он обнял ее еще раз, и все разошлись по своим кабинетам. Тимми села за письменный стол. До рождения ребенка оставалось три месяца. И целая жизнь, которую ей придется прожить без Жан-Шарля. Воображение отказывалось все это представить. Тимми знала, что никогда больше не полюбит никого так сильно, как любила его, и не хотела никого любить. Жан-Шарль поистине был любовью всей ее жизни. А она с ним рассталась. Ее самый мучительный кошмар стал явью.
Глава 22
Все две недели перед поездкой в Европу с показом коллекций готовой одежды в их кабинетах царила зловещая тишина. Тимми почти все время молчала, они ходили вокруг нее на цыпочках. Она работала допоздна, дверь в ее кабинет всегда была закрыта, а в обоих ее домах было мрачно, как в гробницах. Один раз Тимми поехала к себе на виллу в Малибу, но долго там не выдержала. Приехала к сестре Анне в приют Святой Цецилии и все ей рассказала, а сестра Анна ответила, что будет по-прежнему молиться о счастливом разрешении, и напомнила Тимми, что она должна думать о ребенке, который уже скоро родится. Монахини очень волновались за нее, дети клали руки на ее живот. Спрашивали, есть ли у ребенка отец, и она объяснила им, что отца у него нет, как и у многих из них, и они ничуть не удивлялись. Когда Тимми уезжала, сестра Анна обняла ее и повторила, что будет за нее молиться.
Тимми печально посмотрела на сестру Анну и сказала, что молиться за нее уже поздно, во всяком случае, о ее встрече с Жан-Шарлем.
– Молиться никогда не поздно, – бодро ответила сестра Анна. Тимми лишь покачала головой и уехала.
Они с Джейд приобрели для Тимми несколько свободных фалдистых накидок и широких бесформенных жакетов, что-то из них Тимми смоделировала сама, они искусно драпировали ее живот, и она надеялась, что хотя бы во время показа никто не догадается о ее беременности и пресса не устроит из нее сенсацию. Но Тимми знала, что после показа ей уже не удастся скрывать свое положение. Уже и сейчас для этого приходилось прилагать немало усилий. Ей надо только продержаться еще несколько недель, а там она сможет вздохнуть с облегчением, уедет в Лос-Анджелес и там затаится. Будет жить тише воды, ниже травы. Ей совсем не нужно, чтобы все до единого журналисты модных изданий начали наперебой гадать, кто же отец ребенка. Она была счастлива, что никто не знал о Жан-Шарле. В конечном итоге это обернулось великим благом. Тимми также тревожила мысль, что вдруг она случайно встретится с Жан-Шарлем, когда будет в Париже, но оснований для тревоги, в сущности, не было. Она будет по горло занята демонстрацией своих коллекций, а времени разгуливать по Парижу, что она всегда любила, у нее не будет.
Дэвид по-прежнему твердо стоял на том, что Тимми следует позвонить Жан-Шарлю и рассказать о ребенке. Но всякий раз, как он об этом заговаривал, она упрямо давала ему отпор. Дэвид даже подумывал, что ему надо бы набраться смелости и самому позвонить Жан-Шарлю, но он слишком уважал решения своего босса, даже если считал их ошибкой.
– Ребенок имеет право расти с отцом, – сказал он ей однажды, но Тимми в ответ покачала головой.
– Я же росла без отца. И ничего, выросла.
– Ты совсем другое дело. У тебя не было выбора.
– Не хочу, чтобы он был со мной или с ребенком из жалости к нам или из чувства долга. Если бы он раньше ушел от жены, было бы совсем другое дело. А он не ушел. Так что мы теперь сами с усами. И я не хочу быть чьей-то брошенной любовницей да еще с ребенком в придачу. У меня довольно гордости.
Все в ней вскипело от этой мысли, но лицо осталось горестным и потерянным, – так же было и на душе.
– Позволь спросить тебя, Тимми, а разве он тебя бросил? Это ты бросила его. Ты даже солгала ему, что у тебя есть кто-то другой. Ты порвала с ним. Ты с ним, а не он с тобой. И при этом нанесла ему удар под ложечку.
– Рано или поздно он все равно бы порвал со мной. Он же не хотел видеть меня. Еще немного – и он сказал бы, что не хочет разрушать свою семью.
Тимми была в этом уверена, Джейд с самого начала оказалась права.
– Теперь тебе этого никогда не узнать, согласись, – резко сказал Дэвид. Но Тимми было не поколебать, равно как и Джейд, которая твердила, что Тимми поступила совершенно правильно, хотя сама Джейд недавно обручилась со своим архитектором. Она обеими руками голосовала за любовь, но только не с женатыми мужчинами. Такая любовь, утверждала она и свято верила в то, что говорит, – это тупик.
В Нью-Йорке их показ прошел с большим успехом, потом они полетели в Милан и Лондон, как всегда. А когда наконец добрались до Парижа, Дэвид увидел, что Тимми не только смертельно устала, но и подавлена. Куда девалось воодушевление, которое всегда охватывало ее в Париже. Она делала все, что необходимо, для проведения презентации, была так же безжалостна во время примерок на манекенщицах, как и всегда, но ни разу не вышла из гостиницы и ужинала у себя в номере. Нигде не бывала и всеми силами старалась, чтобы ее никто не увидел. Она все еще прятала свою тайну под фалдистыми накидками и драпировками, но скрывать то, что было под ними, становилось с каждым днем все труднее. За время демонстрационной поездки ребенок заметно вырос, и когда Тимми оставалась одна в своем номере и натягивала джинсы, сбросив сшитую ею накидку, которая искусно маскировала своими складками и драпировками ее живот, то он казался просто огромным.
Дэвид подозревал, что Тимми боится случайно встретиться в Париже с Жан-Шарлем. Едва кончив работу, она тут же скрывалась у себя в номере, как мышка. Джейд и Дэвид несколько раз звали ее куда-нибудь поужинать, но она всякий раз отказывалась и говорила им, чтобы шли без нее. Да и то сказать – как же она устала.
Почему-то на этот раз парижское дефиле с самого начала не заладилось. До Парижа все шло как по маслу, а в Париже, как выразилась Тимми, у луны, видно, начался понос. Все, что только могло сорваться, срывалось. Две манекенщицы заболели, третью посадили в тюрьму за то, что продавала на тусовке кокаин и ее за этим занятием поймали. Их парижский флорист перепутал заказы, доставил им совсем не те цветы, что нужно, и уже ничего не мог исправить. На подиуме оказалось что-то наподобие трех трамплинов, и если дорожку не выровнять, то манекенщицы на высоченных каблуках переломают себе шеи на скользкой поверхности с буграми. Тимми приказала, пусть делают что хотят, платят сколько нужно, но чтобы ко вторнику все было в идеальном порядке. И в довершение всего что-то случилось с освещением, оно то и дело гасло, и помещение погружалось во мрак. Вызвали электриков, стали чинить, и тут сорвалась ферма со светильниками, упала на электрика и сломала ему плечо. Было такое ощущение, будто их кто-то проклял.