С Петром в пути
Шрифт:
— Его царское величество так не считает, — заметил Головин. — Он почитает всякий труд важным и желает дать пример в этом своим подданным. Известно ли вам, маркиз, что мой государь получает жалованье как простой служащий и восходит по ступеням воинской службы как простой гражданин. Ныне, например, он выслужил чин шаутбенахта.
— Невероятно! — воскликнул маркиз. — Об этом не пишут в Европе. Впрочем, что-то подобное я однажды прочёл в амстердамских «Новостях». Но там это было описано как некая причуда вашего государя.
— Не причуда, — возразил Головин, — он верен этому правилу своей
— Истинно ли то, что вы мне сейчас поведали?
— Можете не сомневаться, маркиз.
— Благодарю вас, ваше превосходительство, — поднялся де Балюз. — Как всегда, беседа с вами доставила мне истрнное удовольствие и была содержательна.
Я очень сожалею, что моя миссия не увенчалась успехом и что на этом наши контакты, увы, обрываются.
— Как знать, любезный маркиз. У нас говорят: гора с горой не сходится, а человек с человеком непременно сойдутся. Каким путём вы намерены ехать?
— Ещё не знаю, — признался маркиз.
— Советую вам избрать путь через Киев. Вам будет дан эскорт — я об этом позабочусь, — заключил Головин.
Настал, однако, день, когда курьер вручил ему депешу государя. Пётр призывал его явиться в Гродно. Только что минули сороковины со дня смерти матушки, царь о том проведал и в своей депеше между прочим написал: «Слышу, что вы зело печальны о смерти материной. Для Бога извольте рассудить, понеже она человек была старый и весьма давно больной».
Но Головин был неутешен. Матушка была мудрой женщиной, она по воспитанию своему человек старого закваса и без колебаний приняла все новизны, пришедшие с государем. Поглаживая сына по бритой щеке, она приговаривала: «Ишь как хорошо, гладко, а то был точно козел заросший и такой бородою тряс, как козел». Советы её были всегда разумны, и он следовал им неукоснительно. Сыновья тоже оплакали бабушку, заботившуюся о них, как только могут бабушки.
В Гродно его приезда дожидались канцлер Речи Посполитой князь Радзивилл и коронный маршал Денгоф. Они привезли и подали царю мемориал в восьми пунктах по поводу заключённого недавно наступательного и оборонительного союза против Карла. Ответ на него должен был сочинить Головин.
«Верно ли и правдиво, — вопрошали поляки, — будет блюсти российская сторона свои союзнические обязательства?»
Головин отвечал: не может быть никакого сомнения — сверх обещанных ею 12 тысяч пехоты, почти всеми своими войсками и множеством денег помогать Польше не перестанет. Однако с польской стороны слабое чинится неприятелю противоборство, как видно по причине внутренних междоусобиц.
Во втором пункте содержалось требование выделить Польше на нынешний год ни много ни мало два миллиона злотых. Отвечая на него, Головин с трудом сдержал себя: непомерность сего была просто возмутительна. Можно ли было сравнивать усилия России, её вклад в войну со шведом с польскими? Тем более что польское войско в числе обещанных по договору 48 тысяч было до сей поры даже не собрано. «Как и половины оного числа нет ныне в наличности, — сдержанно отвечал он, — то никто не может принудить Россию столь тяжкими иждивениями тщетно разоряться».
В третьем пункте содержалось требование возвратить Белую Церковь и прочие малороссийские города, взятые полковником Палеем.
Пётр
Вздорность четвёртого пункта была совершенно очевидна: поляки требовали отдать им все города, взятые Россией в Лифляндии.
— Пошли их знаешь куда! — вспыхнул Пётр. — Ещё пирог не был испечён, а уж они требуют отдать им половину. Ничего себе союзнички: Август в бегах, потерявши польскую корону, в Варшаве воссел Станислав Лещинский, а у них гонора ничуть не убавилось. Поставь их на своё место!
— С осторожностью, государь, с осторожностью, дабы их не оттолкнуть. Тут надобна дипломатичность. Напишу: не прежде, как после войны.
— Твоя правда, — усмехнулся Пётр.
Пятый пункт был и вовсе хитроумен: «Если Рига не будет атакована российскими войсками, то дозволено ли будет пропускать туда для продажи всякие польские товары? »
— Ну и хитрецы: выведывать наши планы, а только мы не просты.
— Отвечаю, государь: на сей счёт ничего сказать нельзя, но на всякий случай не советуем.
— Верно!
— Для содержания войск обеих сторон и взаимной безопасности просят с обеих сторон учредить судей и комиссаров.
— Думаю, с этим согласиться можно.
— Просят дозволить свободное в России отправление католического исповедания и в Москве построить костёл, обещая и греко-российской веры жителям в Польше всякую свободу в их богослужении. Тут ответ напрашивается сам собою: давно уже в России провозглашена свобода вероисповеданий и отправления их обрядов, так что и католики пользуются всеми выводами этого манифеста. Но желательно, чтобы и с польской стороны не было притеснений живущим в Польше и Литве православным.
— Не знаю, государь, довольны ли поляки нашими ответами, — заключил Головин.
— А ты спроси их. По мне так, и ежели недовольны, то пусть при том и остаются. Иных ответов мы дать не можем, — отвечал Пётр с усмешкою, которая долго не сходила с лица его.
Всё дело было в том, что в польском сейме давно не было ладу. И любое предложение встречало там отпор с какой-либо стороны. Крики «Не позволим!» то и дело звучали под его сводами. Польско-российский союз был скорей всего номинальным, политическим, но малопрактичным. Август был окончательно унижен и сломлен, а Лещинский держал сторону Карла и во всём повиновался его требованиям. Пока что швед диктовал свои условия, а польская сторона старалась ему не перечить и — упаси бог — не вызвать его раздражения, а то и гнева.
Истинных союзников, верных своим обязательствам, по сути дела, у Петра не оставалось. Вся тяжесть войны со Швецией легла на его плечи, на плечи России. Царю так хотелось привлечь к союзу прусского короля! Но миссия Паткуля провалилась, а ныне его схватили ненавистники — саксонские министры — и держали как заложника, готовясь передать Карлу. Можно было предположить, что его ожидает в лучшем случае виселица. Но шведский король наверняка захочет предать его самой поучительной смерти и как бывшего подданного Швеции, и как генерала ненавистной России.