С Петром в пути

Гордин Руфин Руфинович

— Добро, государь. Всем бы взять житие ваше за образец, все вельможи должны на вас оборотиться. А то иные норовят в праздности жить.

— Э, нет. Я всех запрягу. Тунеядцев не терплю. Всяк должен добывать хлеб свой в трудах. Мне говорят: иные от рождения право на праздность приобрели, за заслуги предков своих. А я отвечаю: чужими заслугами сыт не будешь. Ими не заслоняйся. Князья да бояре тоже должны трудиться.

— Истинно так, государь. Вот ежели бы внимали праведному слову, установилась бы в мире благость. Взыскуем истины, мечемся иной раз от веры к вере, подобно мне, грешному...

Пётр удивился:

— Позволь, отче, в коих верах ты побывал?

— Как же, государь милостивый.

Науки питали меня в университетах и академиях Львова, Кракова и других старопольских заслуженных городах. И там стал предо мною соблазн в виде униатства. Украина располовинена: уния потеснила православную веру...

Известно ведь, христианство раскололось на различные толки: католичество, лютеранство, протестантство, православие. Попытки объединения церквей предпринимали не раз и всегда терпели крах. Последний такой собор собрался в Бресте в 1596 году. На нём было достигнуто соглашение: главою церкви признается папа римский, а обрядность остаётся православной. Это и есть основа униатской церкви. И Стефан в пору своего ученичества и блужданий был принят в её лоно под именем Станислава-Симона.

Но православная церковь восстала против униатства, объявив его еретическим, как еретическими, она почитала все остальные христианские церкви. Эта непримиримость была порождена властолюбием: духовные владыки перетягивали паству друг у друга, объявляя остальные толки еретическими. Шла непримиримая борьба — за души и за деньги...

— Это мне хорошо понятно, — усмехнулся Пётр, — посему и учреждён мною сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор с поклонением Бахусу, ибо сей бог свободен от корысти. А я в разноверии усматриваю единую корысть, ибо все мы веруем в единого Христа. Жизнь же надобно препровождать в веселии и приязни, равно и в согласии. А скажи на милость, неужто ты так и пребываешь в униатстве?

— Нет, государь милостивый. Само собой, когда возвернулся в Киев, то сызнова оборотился в лоно православия, ибо тамошняя академия, куда я был определён профессором элоквенции [52] , вся сугубо православного исповедания.

Слово «академия» упало на взрыхлённую почву. Царь его подхватил. Он был недоволен деятельностью тамошней академии, подвизавшейся в Заиконоспасском монастыре. Она была основана ещё при старшем его брате царе Фёдоре Алексеевиче назиданием князя Василья Васильевича Голицына при участии известного учёного и сочинителя, бывшего воспитателем детей благоверного царя Алексея Михайловича, Симеона Полоцкого. Учеников в нём было малое число. Наставники были не на высоте. Несколько оживилась её жизнь с приходом учёных греков братьев Лихудов. Но вскоре и они зачахли: Лихуды оказались худы, как шутили острословы.

52

Элоквенция — ораторское искусство, красноречие.

Петра язвила мысль, что Московская академия пребывает в безвестии, тогда как Киевская, Львовская и иные, отнюдь не столичные, пользуются широкой известностью в христианском мире. Однако где взять учёных людей, достойных быть наставниками и возвысить уровень учения? Зазывали иноземцев, но почти без результата, несмотря на великие посулы. Война отодвинула эти заботы куда-то вглубь. Нот вот они вспомнились, извлечены на поверхность словами Яворского.

— Вот ты помянул Киевскую академию, чья известность распространилась повсеместно. О нашей Московской славяно-греко-латинской молчат, ибо сказать о ней почти нечего. Меж тем нужда в ней велика есть. Наше духовенство темно, малограмотно, образовалось по псалтыри. Иные

и читать не могут, а все службы затвердили с голоса да и то кое-как, несут околесицу. Хорошо бы призвать поболе учёных людей, хотя бы из Киева, дабы заняли профессорские кафедры и подняли ученье на достойную высоту. Тебе, как говорится, и карты в руки. Я намерен поставить тебя президентом. Важно, чтобы наша академия объяла все коренные основы и ветви христианства, что скажешь?

— Почту за честь. Давно пора, государь, возвысить Московскую академию. Она притом должна объять все главные языки, стать истинно славяно-греко-латинской. Последним, сколько известно, здесь пренебрегли: латынщина-де противна православию. Меж тем корни христианства исходят не только из Святой земли, но и из Рима, равно как корни православия — из Византии, откуда оно пришло на Русь.

Стефан Яворский рьяно взялся за дело. И академия ожила. При Лихудах там главенствовал греческий язык; он же, по примеру Киева, сделал упор на латыни, ибо латынь была признана повсеместно языком науки и просвещения, и большинство трудов отцов церкви были писаны тоже на латыни.

Однако эти его реформы дошли до ушей иерусалимского патриарха Досифея, с которым состоял в постоянных сношениях переводчик Посольского приказа Николай Спафарий, бывший его оком и доверенным лицом в Москве. Досифей обрушился на Яворского в послании: «Несправедливо пишешь, что ты поборник восточной церкви, потому что, прохлаждаясь на одном обеде, где были и некоторые греки, ты опорочил восточную церковь насчёт совершения таинства евхаристии. И ныне, находясь в Москве, ты стер вконец еллинское училище и только о латинских школах заботишься...»

Но царь Стефана всячески оборонял и повелел не отвечать Досифею на его наветы.

Спафарий извещал Головина в письме: «Святейший (Досифей) ныне зело гневен на меня за то, будто мы умаляем его честь и бережём рязанского, а его письма небрежём. Я природу его ведаю из молодых лет: запальчивый такой, что и в алтаре никому не спустит. Отпиши к нему, потому что он вашей милости в письме пеняет, что ни малой отповеди от вашей милости не получил... И того ради на всякую статейку учини ему отповедь, и так утолится гнев его...»

Головин по просьбе царя вникал в духовные дела и утолял распри, время от времени возникавшие меж архиереев. И часть забот по академии легла на его плечи. Вместе с Яворским он разработал учебный план, в котором были не только духовные науки, вроде богословия, экзегетики и прочих, но и светские, такие как философия, астрономия, мироздание. По своему ведомству поручил он дипломатам вербовать учёных людей в профессора академии. Посол Москвы в Голландии Андрей Артамонович Матвеев сообщал ему: «Гречанина священника Серафима по вашему письму, дав ему на проезд денег, на вешних кораблях отправлю к Москве, потому что он здесь и в Англии многовременно жив... и довольные книги на греческом языке выдал, также философии и богословии сильное искусство имеет. Греческого, турецкого, латинского, французского и английского языков совершенно сведом. Может такой человек надобный не только для дел турецких впредь, и для свободных наук учения в государстве великого государя всегда употребительным быть...»

Московская славяно-греко-латинская академия ожила. И стали оттуда выходить богословские труды пока что в малом числе. Однако и Яворский, побуждаемый своим президентством, засел за писание обстоятельного труда. Он озаглавил его «Камень веры», а начал с обстоятельного изложения православного вероучения, как бы в ответ на попрёки патриарха Досифея. Далее он предполагал развить идею предопределения всего сущего на земле Божьим промыслом и верховенства духовной власти и почитал протестантизм отступничеством от христианства.