С Петром в пути
Шрифт:
Указ был писан со слов Фёдора, как он, будучи в тех краях и уведовав истинное положение дел, докладывал по возвращении в том великим государям. Ещё докладывал он тогда, что близ Нерчинска найдены руды серебряные и что велел он тогда воеводе безотлагательно ставить завод и серебро выплавлять.
Но в приказных писцовых книгах о приходе нерчинского серебра не упоминалось. Также и о заводах железных, кои он велел ставить в Верхотурье.
Услыхав о том, Пётр разгневался:
— Жечь того воеводу надобно без всякой пощады! Потому как в серебре и в железе казна великую нужду испытывает. А у сих негодяев брюхо от избытку всего лопается. Вели воеводам всякие руды сыскивать и немедля ставить заводы для выплавки — железа ли, меди
Разослал Фёдор своих людей доглядывать да понукать в сибирских городах. Но всё оказалось не так просто. Тамошние народцы, кои именовались на один манер иноземцами либо инородцами, не хотели быть данниками какого-то там белого царя, не хотели платить ясак мягкой рухлядью. Из острогов и острожков посылались казачьи отряды для учинения покорства и взятия аманатов — заложников. Но отряды те были малочисленны, во всём испытывали нужду. Правда, пищали и пушки делали своё дело — наводили страх на туземцев, вооружённых луками и стрелами. Но казакам приходилось сталкиваться с вооружённой силой богдойцев-китайцев, желавших того же, то бишь подчинения племён богдыхану и получения ясака.
Сила противостояла силе. Малая — большей. Границы презирались и пресекались с великою лёгкостью. Никто не хотел отступать, никто не хотел уступать. Все наступали.
Ещё когда был он в Нерчинске, явился в острог князёк тунгусский с полусотней своих людей именем Кантемир, что означало «кровь — железо». Имя то было тюркское, и Фёдор поинтересовался, не из тех ли он краёв, Кантемир отвечал, что предок его из-за Великого камня, что могло означать и Гималайские горы, и сам он был велик и предводительствовал несметным войском. А ныне утёк он от богдойских людей, от китайцев, кои приневолили его и брали несоразмерный ясак. Он надеялся, что слуги белого царя будут милостивей. Он готов от каждого из своих людей платить ясаку по три соболя. Кочевали они по Аргуну, по Шилке, а теперь вот стали на Нерче, чумы свои поставили. Просили покровительства да немного ножей железных и железных же острог для промысла большой рыбы.
Фёдор наказал воеводе поступать милостиво с туземцами, дать им вещей железных и топоров сверх просимого. Насельники нерчинские, из казаков да беглых, прощёных туземцев и за людей не считали, называли их дикарями, равняли их со скотом и при случае грабили, отнимали жёнок, ибо своих православных взять было негде.
А Кантемир, как стал на Нерче, так и пас там табуны своих полудиких низкорослых лошадок, обросших шерстью, что твои медведи.
Такою была вся сибирская сторона. И отовсюду притекали вести о непокорстве туземных племён, с севера и с юга, с востока и запада. Расправа следовала жестокая, разоряли и сжигали стойбища, убивали и топили людей. Но казна от всего этого драконства не получала никакой прибыли, а напротив, тощала. Грозные грамоты не достигали цели: бесчинства творились по-прежнему.
Фёдор жаловался государю:
— Нет моей мочи, господин мой. Сколь много грозных цидул [21] от твоего имени рассылал я воеводам, они же по-старому бесчинствуют и мягкой рухляди доставляют нам всё менее.
Пётр отвечал, как всегда, решительно. Он мужал и мудрел на глазах у Фёдора, бывшего старее его на двадцать два года. Разошлём с гонцами указ. Ослушникам погрозим смертию, дабы устрашились. Да и казним двух-трёх уличённых.
Указ был в самом деле грозен:
21
Цидула —
«Прежние воеводы воровали, многих людей пытали и смертию казнили и ясачные сборщики у ясачных людей и у иноземцев жён и детей их отнимали силою, и по их иноземному челобитью суда и управы у воевод не было; так впредь воеводам, кроме дел, подлежащих по уложению пытке, никаких русских людей и ясачных иноземцев ни в каких делах, не списавшись с великим государем, не пытать и не казнить; для ясачного сбора посылать людей добрых за выбором гражданских людей. Ежели же воеводы станут красть или умалять государеву казну или станут кого казнить смертию, то будут сами казнены смертию, и вотчины их все, и дворы, и поместья, и имение будут взяты на великого государя бесповоротно».
— Как думаешь, Фёдор Алексеич, сдействует?
— Погодим, государь, авось окажет, — уклончиво отвечал Фёдор. — Должно оказать.
И в самом деле оказало. Стала казна помаленьку полниться. Мягкая рухлядь всюду в Европе ценилась высоко и была разменною монетою, заменяя золото, которое в Московском государстве не добывалось, а было привозным. Как молодой царь ни старался поощрить золотоискателей, куда только ни направлял он их: и на юг, к персиянам и хивинцам, и на север к городам Уральского камня, ни песку золотого, ни руд нигде не находилось.
С докладами по сибирским делам Фёдор являлся к царю дважды в неделю. Просил казать не только кнут, но и пряник. Пётр ему внимал. По просьбе Фёдора отправил грамоту воеводе Иркутска Ивану Николаеву, весьма милостивое:
«По Нашему указу отпущен в Сибирь в Нерчинск стольник Наш воеводою, а брат твой Самойла Николаев и будучи в Нерчиниску нам служил со всякою верностию и радетельной своею правою службою перед нижними нерчинскими воеводами собрал в нашу казну многую прибыль, и тамошних жителей русских и сибирских городов различных торговых людей свидетелями своего христианского благочестия учинил и никакой жалобы ни от кого на себя не оставил, и тамошней нашей дальней стране для таких своих добрых плодов нам, великому государю, зело был надобен и прибыточен. И в нынешнем годе явился в Сибирском приказе брата твоего Самойлы человек и сказал: в прошлом годе брат твой Самойла Николаев в Нерчинске помер, а после него остались дети стольники Иван да Михайла. И мы, великий государь, пожаловали племянника твоего Ивана Самойлова сына Николаева за службы отца его, невзирая на его несовершенные лета, велели ему быть на месте отца своего в Нерчинском воеводою; а для его молодых лет с ним быть с приписью подьячим нерчинскому сыну боярскому Луке Корчмареву, для того что брат твой об нём, Луке, что он человек доброй и радетельной, свидетельствовал.
Пётр».
— Ну, ублажил я тебя, Фёдор, грамотою сей?
— Премного благодарен, государь милостивый, — отвечал с поклоном Головин. — А теперь ослобони меня от сего приказу, как было говорено. Повороту добился с твоею помощию. А долее мне быть приказным головою невмочь. Я за тобой пойду, куда прикажешь.
— Корабельному строению быть в Воронеже. Туда и отправляюсь со своими верными. И тебя прихвачу, коли желаешь.
— Как не желать, государь. Я слуга твой верный. С тобою куда повелишь.
— На твоё место полагаю думного дьяка Андрея сына Андреева Виниуса.
Фёдор знавал Виниуса. Его батюшка был голландец в русской службе ещё при первом Романове царе Михаиле и в 1632 году близ Тулы устроил первый на Руси чугунолитейный и железоделательный завод. А сын со знанием языков и просвещённостью успешно управлял Аптекарским приказом и Почтовым ведомством. Царь Пётр его ценил.
— Достойный муж, — отозвался Головин.
Глава четвёртая
С АЗОВА НА АЗОВ