С Петром в пути
Шрифт:
Минуло семь с половиною месяцев их заточения в Рыбном остроге. Но вот Тунгуска очистилась ото льда, и караван вновь погрузился на дощаники. Легко ли было плыть? Куда там! Пороги, мели, водовороты — река несла их, как норовистая лошадь — вот-вот опрокинет. Через два месяца достигли Братского острога. Лето было в разгаре, гнус ел поедом. Напасть эта настигала и посреди реки.
Ох, необъятна Россия, Московское государство! Не видать конца-краю посольскому пути.
С дощаников на телеги, с телег снова на дощаники. Из Братского острога в Иркутск, из Иркутска в Селенгинск.
Нет, баста! Езжай, дьяк, к китайским воеводам, да пускай они шлют гонцов к богдыхану, дабы он повелел снарядить послов к нему, Фёдору Головину, ради учинения мирного договора.
Сколь долго пришлось ждать? Сочтите: покинули Москву зимою 1686 года, съехались с китайскими послами в Нерчинске в августе 1689 года.
Послы один знатней другого, у каждого хвост титулов и званий. При них два иезуита — Томас Перейра и Франциск Гребильон, родом испанцы, — да конного и пешего войска сверх пятнадцати тысяч при пяти пушках.
Прав был Николай Спафарий — с ними держи ухо востро. Нет, Фёдор не оплошал. В иезуитах нашёл он занимательных собеседников. Они, само собою, превосходно изъяснялись на латыни, и этот язык учёных и дипломатов главенствовал на переговорах.
В полуверсте от города, меж реками Шилкой и Нерчей облюбовали место просторное и ровное — где быть посольским шатрам, поставили и сами шатры. Но главным шатром над переговорщиками стало августовское небо. Оно было чистой лазури, это небо, и было увенчано ослепительной короною солнца.
Российские послы во главе с Фёдором Головиным поместились в креслах. Только они уселись, как им под ноги прянул заяц, а за ним, словно язык рыжего пламени, — лиса.
Заяц подкатился под кресла, ища защиты у людей, и, мгновение помедлив, вынырнул с другой стороны. Лиса же метнулась к кустам и пропала там.
Люди оторопели.
— Знамение, знамение! — воскликнул стольник Власов. — Да только как толковать?
— Пребудем при своих, — подумав, ответил Фёдор. — Лиса китайская норовит обхитрить зайца, а у зайца крепкие ноги и быстрый разум.
— Мы, что ли, зайцы? — обиженно вымолвил стольник.
— Иной раз и в этой шкуре надобно побывать. Не зазорно, — отвечал Фёдор.
Из-за леса показалась кавалькада.
— Эвон сколь много их, — опасливо протянул дьяк.
— Бог над нами.
— А ихний Бог над ними. Чей пересилит?
— Наш, — уверенно заметил Фёдор.
— Кабы так.
Начались долгие пререкания. Российские послы настаивали на границе по Амуру-реке, китайцы отодвигали её до Байкала: здешние-де народы издавна платят ясак великому богдыхану Поднебесной Канхи. Головин отрицал. Дело пахло сварой.
Китайцы было свернули свой шатёр. Их войско окружило Нерчинск, грозя захватом. Головин готовился к обороне...
— Скажите этим нехристям, — убеждал он иезуитов, — что коли так далеко зашло несогласие, я подыму на них всю Сибирь.
Пирог был слишком велик, он мог легко насытить аппетиты пировавших сторон. Испанцы были людьми разума. Они
— Богдыхану не до этих забот. У него 148 детей, 70 из них мальчики, — ехидничали иезуиты. — А жён-то, жён... Поди разберись со всей этой оравой.
В пререканиях прошло полмесяца: отступали, наступали. Наконец обессилели: 29 августа 1689 года бумаги с обеих сторон были подписаны, скреплены печатями и приложением рук. Договор о вечном мире и о границах меж обеими великими государствами был подписан.
Китайцы воздели руки в знак примирения, русские последовали. Наступил день обмена подарками.
— Эх, — сокрушался дьяк Семён Корницкий, — а ведь не добились мы того, чтоб они в грамотах своих писали б полностью большой государев титул. На том в Москве государыня царевна Софья весьма настаивала.
— Пущай его, — отмахнулся Головин. — Царевне-то недолго царствовать осталось. Зато Камчатку мы им не отдали. И другие земли.
— В своём ли ты уме, господине? — испуганно бормотнул дьяк. — Такое про государыню царевну, правительницу нашу, благодетельницу...
— Я сказал! — твёрдо ответствовал Фёдор. — Пуглив ты, Семён, аки давешний заяц.
Наконец тронулись в обратный путь. Он был томителен, опасен и долог, долог... Ушло на него два года без малого с великими потерями в пути.
10 января 1691 года посольство, мало кем замеченное, въезжало в Москву. Звезда князя Василия Васильевича Голицына была на ущербе, звезда же его покровительницы и любовницы благоверной царевны Софьи уже закатилась: Фёдор как в воду глядел. И многие важные перемены произошли на Москве.
2 февраля Фёдор Головин и стольник Иван Власов всходили по Красному крыльцу в Грановитую палату, дабы предстать пред светлые очи великих государей Ивана и Петра Алексеевичей. Дьяк Семён помер в пути, не успев обидеться за царевну государыню Софью Алексеевну.
— Львы-то, львы-то на нас ощерились, — шепнул Иван, кивнув на каменных львов по обе стороны крыльца. — Кабы беды не накликали.
— Бог не выдаст, и лев не съест, — ухмыльнулся Фёдор; борода отросла чуть ли не до пояса. — Чай каменные.
Рынды [11] в Святых сенях переминались с ноги на ногу, но, завидя их, приосанились. Зал Грановитой был огромен и гулок.
По сторонам на лавках сидели бояре в горлатных шапках [12] . А в глубине на сдвоенном троне восседали великие государи. Подивился. За годы его отсутствия мальчик Пётр стал мужем.
11
Рынды — оруженосцы-телохранители при великих князьях и царях России, набирались из юношей знатного происхождения.
12
Горлатный — меховой.