С полемическим задором
Шрифт:
И тогда стремительно у милой
Вырвав чашу, бросил я в поток,
Вижу: тень румянца озарила
Неподвижно-бледный мрамор щек.
Целовал тебя, молил смятенно,
Были холодны твои уста.
Вдруг исчезла ты, и я мгновенно
Вспомнил и во сне, что ты мертва.
Как выражается нынешняя молодежь, полный писец, отпад, прикольно. Сам спит, а вспомнил и во сне, что любимая-то умерла. Все-таки житейские неприятности как-то связаны с мировоззрением: не мог не кончить плохо Конрад-Фердинанд Старший со своим мировоззрением и Алексей Николаевич Апухтин – со своим. Может, и правда, не стоит слишком унывать? Может, правы все эти во что бы то ни стало общительные люди, которых на все сцены приглашают,
Х111
После всех просмотренных стихотворений я совсем умиротворился и приободрился; и это притом, что ни одного друга рядом не было, и телефон молчал, и на электронную почту слали одну глупость новостных рассылок: «убили», «украли», «сказал в интервью». «Может, меня не ненавидят, а просто равнодушны? Да, но положение не меняется годами и десятилетиями: нет денег, работы, жены, а в телевизоре сидят бойкие говоруны, которым все по барабану. Что изменится, даже если я напишу памфлет «Нас нет»? Это же Кронос: он глотает и камни, и своих детей с одинаковой непреложностью…
А ну-ка давай укрепись окончательно, и забудем об этом…
Я потянулся к книге Хосе Эрнандеса «Мартин Фьерро», хотя и опасался, что в этой здоровенной поэме ничего для себя полезного так сходу не обнаружу. За что люблю латиноамериканцев: они никогда не поэтизируют дом, семью, копеечную педагогику взаимоотношений жены и мужа, а всегда только дикий простор, свободолюбие и мужество (возьмите вон Бенито Линча); их под крышу и в автомобиль не затащишь. И правда, свободен, как пастух у костра, Хосе Эрнандес заявил прямо в лоб:
Тут начальники, понятно,
руки греют без помех:
завелись у них у всех
скот, работники, хозяйство.
И такие негодяйства
там творились – вспомнить грех!
Сидя на своем добре,
в деле воинском ослабли:
глотки – прорвы, руки – грабли.
Чтоб исправно службу несть,
что иметь ты должен? Честь.
Чем владеть? Конем да саблей.
Вот и у нас, в России, настало то же. А в поисках пользы и справедливости выход еще проще, чем в Аргентине: кругом обиженные даже не буянят, как твой Фьерро, а спасают душу – уходят в монастырь, в раскол, в ивовый шалаш на рисовом поле и, там сидя, жалуются на судьбу. И что-то мне сдается, что, после прямой эмиграции, это еще один честный путь. Если я вам, современники, не пригодился или отвергнут – чего вы хотите?
Х1У
Уже спокойно и без интеллектуальной жадности я взялся за книгу в гладком зеленом ледерине и, намереваясь вставлять туда очередную китайскую спичку, обнаружил бумажную закладку. Эге, что-то важное там уже заложено!
Важным оказалось стихотворение Николая Языкова «Пловец». Ужасно симпатичный автор и жил там же, где Северянин.
Почему-то память тотчас воспроизвела начальную сельскую школу, учительницу, одну на четыре класса, и как мы, дети, хором разучивали песню «Пловец». Я до сих пор помню, что мне, ребенку, всё в ней казалось неправильным и непонятным. Почему «ладья», что за «ладья» такая – шахматы, что ли? Почему «скользки волны», надо: «скользкие». Почему «быстрокрылая» эта ладья, она что, птица? В песне было много странных, непривычных слов, устарелых, неправильных. Но детский хор под дирижированием учительницы пел эту странную песню громко и с упоением, и я не отставал от других, и даже переживал за героя: вот сейчас, на фиг, опрокинется в своей лодке и утонет. В те годы, как у всякого почемучки, у меня и к детским-то песенкам возникали претензии, не то что к таким. Почему, например, медведь шел да еще через мост и наступил лисе на хвост? Он что, слепой, что ли? И на сосну полез сдуру – лисы, что ли, испугался? Но раз все дети поют, значит, и я пою; меня в те дни все страшно развлекало: и что чай дают в подстаканнике и с печеньем, и красивые счетные палочки из эбонита, и парты, такие узкие, что не развернуться.
И с тех пор, с начальной школы языковского «Пловца» я запомнил и полюбил. Но теперь оказывается, что это не просто про человека в лодке в бурю, а что это – призыв к борьбе, к преодолению преград. От начального уныния уже не осталось и следа; я с воодушевлением и большим оптимизмом продекламировал:
Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно;
В роковом его просторе
Много бед погребено.
Смело, братья! Ветром полный
Парус мой направил я:
Полетит на скользки волны
Быстрокрылая ладья!
Облака бегут над морем,
Крепнет ветер, зыбь черней,
Будет буря: мы поспорим
И помужествуем с ней.
Смело, братья! Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый встанет,
Глубже бездна упадет!
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Но туда выносят волны
Только сильного душой!
Смело, братья, бурей полный
Прям и крепок парус мой.
Ну что, современники гребаные? Кто из вас так напишет? Тетешкаете свои чувствица и глупости обывательские издаете для таких же вяленых вобл, как вы сами, - а вот поэт говорит: заслужить надо отдых-то. Бороться надо, побеждать, укрощать стихию, - и только потом, усталому, отдыхать на поруках и на попечении прекрасной Навзикаи. А вы сразу: машину мне дай, деньги, московскую прописку, Гордон чтоб со мной беседовал по ящику.
Ах, Навзикая, царская дочь, утешишь ли ты меня после бури? Увижусь ли с тобою?..
* * *
Полностью возобновленный для жизни, без грана уныния, я вытащил все зубочистки из книг, а бумажную закладку оставил: потому что стихотворение Языкова было мое любимое. Я также скоренько выстриг еще три бумажные полоски и заложил «Песню цыганки» Полонского, «Зимний вечер» Пушкина и то стихотворение Аполлона Майкова, которое начинается словами: «Кроет уж лист золотой//Влажную землю в лесу». Всё, братцы, полный ажур! Теперь я экипирован будь здоров, посезонно: зимой со старушкой в хижине, летом с цыганкой в поле, осенью в грибном лесу и в любое время в открытом море в лодке. Фиг вы меня свернете с пути!
Алексей ИВИН
(статья опубликована в Журнале литературной критики и словесности)
– ---------------------------------------
ВОЛОСЫ
Попробую занять позицию третейского судьи, никакую, нейтральную; отрешусь на время от принадлежности к мужчинам. Потому что очень уж давно занимает меня этот вопрос.
Еще Библия выражается в том смысле, что женщина, которая обрезает волосы, позорит мужа, навлекает несчастья на семью и достойна побиванья камнями, та же, которая отращивает их, защищается покровом целомудрия и стыдливости и бережется от нападок и упреков, потому что блюдет семейный очаг. Следовательно, обрезать волосы начали давным-давно, а отнюдь не первые женщины - эмансипе и не русские террористки, начитанные, образованные, ненавистницы царя и бомбометательницы. С другой стороны, с древности волосы обрезали в знак скорби, а также в тифозном бараке больным, чтобы не плодить вшей. Значит, одно из соображений, по которым они обрезают волосы, - санитарно-гигиеническое: чтобы вшей не плодить. В городке, где я живу, во многих домах нет горячей воды, и когда я спрашивал местных жительниц, почти поголовно «обрезанных», они обычно отвечают: «Т а к за ними ухаживать легче». Еще они ссылаются на то, что нет времени, что они заняты, а с короткими волосами хлопот немного – раз-раз, и готово.