С пылью в глазах
Шрифт:
Щёлкнул замок входной двери, послышались шаги, шорканье ног по бетонной плитке. Звук остановился вблизи, буквально в метре от Хегли. Калитку открыл Готто, не проснувшийся до конца. Он не разглядел своего внука.
– Небеса с тобой, путник, – поприветствовал парня старик по-старомодному, по-южному. Так обычно приветствовали незнакомцев, которым не хотели грубить.
В ответ парень не проронил ни слова. Ему пришло на ум, что прародитель сказал это нарочно.
– Привет, – всё же произнёс Фланнаган. – Давно меня не было, ты уже внука не узнаёшь.
– Хегли? – сказал старик и, спустя
– Нет, – сдавленно ответил Хегли. Его ответное объятие не было настолько сильным, но по душевности не уступало. Парень любил обниматься, ему нравилось прижимать к себе близких зверей, хоть и редко доводилось. В эти секунды он чувствовал себя нужным и неодиноким, тепло чужого сердца сливалось с жаром своего и упаивало антилопу. – Работы много.
– Запомни, – Готто оторвался от внука и взглянул тому в глаза, – ни одна работа на свете не может быть дороже семьи. Ладно, пойдём в дом. Мать от радости на весь город кричать будет. Каждый день про тебя вспоминает, мол, где мой сын, чем занимается, почему не приезжает, а он у нас, оказывается, занятой.
Старик провёл внука во двор. На участке возле дома многое изменилось с момента отъезда Хегли. Дед всё же усовершенствовал небольшую мастерскую, в которой часто уединялся и занимался делом своей жизни. А три года назад то место, что сейчас хранит в себе дополнительный инвентарь и кучу хлама, было занято мешками с цементом, досками и шифером, накрытыми чёрным полиэтиленом.
В целом, двор понемногу совершенствовался, изменялся. Чинеду с каждым годом захватывала всё новые земли, преображая их в клумбы, занятые всё теми же флоксами, рудбекией и тысячелистником разных окрасов. Ещё парень вскапывал лунки под эти цветы, засыпал их плодородной землёй, чтобы пустынный двор хоть немного преобразился. Мама всегда говорила, что хочет вырастить на участке газон, но её желанию не суждено было сбыться из-за адского солнца и дорогих счетов на воду.
Дом не изменился абсолютно. Ромбовидная постройка из модного в Пустыне недожжённого керамического кирпича, с выходом на крышу, где стояли белые шезлонги и раскладной навес над ними. Широкие окна на первом этаже закрыты решёткой, а на втором этаже был выход на маленький балкон. Ступени к дому вели вниз, чтобы в зной было больше тени.
Родные стены приняли Хегли, заставив его подчиниться романтичным пережиткам своего прошлого. Небольшая перестановка мебели в прихожей комнате чуть сбила парня. Он пытался воссоздать у себя в голове иллюстрацию прошлой обстановки, вспомнил, что с каждым новым шкафом или тумбой переходилось тасовать половину вещей в доме.
Жила семья Тэсфайе-Фланнаган небедно и незажиточно – средне, в самый раз для спокойной жизни. Над головой была крыша, ветер не обдувал спину, песок не засыпался в уши, неплохую работу имел каждый член семьи. Разве что приходилось ездить только на общественном транспорте, в котором круглый год было невероятно душно даже с открытыми окнами. Самым, мягко говоря, небогатым был именно Хегли, которому приходилось выживать почти без помощи родителей из-за напряжённой обстановки вокруг двух стран. Ему иногда передавали деньги и продукты через ехавших в Центр друзей или знакомых, но это случалось не чаще раза за три месяца.
– Чинеду, просыпайся! – крикнул старик на весь дом. – Твой блудный сын вернулся!
Не прошло и минуты, как мама Хегли практически бегом спускалась с лестницы. Она, увидев своё единственное дитя, засветилась от счастья, слёзы стекали по её щекам. Чинеду без лишних слов принялась обнимать и целовать сына, прижимала его ещё крепче Готто, что-то приговаривая, говоря самой себе.
– Три года не объявлялся, – заговорила она, вытирая пальцами скатывавшиеся слезинки и осматривая парня с ног до головы. – Изменился-то как!
– Да, – поддержал её дед, – возмужал. Красавец у нас! Только исхудал совсем, будто тебя там голодом морят.
– Ну а как же ему поправиться, если на всём экономить приходится. А я ещё в первый месяц, когда не смогла перевести тебе денег, подумала, что ты тоньше своих рогов будешь.
– Я уже говорил, что устроился на работу, зарабатываю неплохо, хватает и на жизнь, и на учёбу.
– Вот, видишь! – неожиданно сказал Готто, показывая на внука. – Я же тебе говорил, что в Центре платят за образование! Остался бы здесь, камня с обочины не отдал. Да и спокойней за тебя было бы.
К такому разговору старик возвращался снова и снова. Его бездонный патриотизм был опасен для парня моральной атакой, когда глава семьи пытался внушить Хегли, что рядом с домом солнце всегда ярче, а песок чище. Но Готто не всегда говорил о Пустыне, частенько приплетая и Юг, где Фланнаган никогда не был.
– Ну, дочь, накрывай на стол, а я пока поговорю с ним по-мужски.
Худшие опасения парня не подтвердились – дед усадил его на кухне, начал обычный разговор, без каверзных вопросов и уловок. Он частенько прекращал говорить и с большим вниманием рассматривал внука, клацая зубами и двигая челюстью по сторонам. Хегли занервничал, стал отводить глаза, имитировать срочные дела в телефоне.
– Ну а невесту почему не привёз? – резко сказал Готто и постучал ладонью по столу. – Ты же говорил, что есть у тебя кто-то на примете.
– Да, есть, – подтвердил парень.
– Как зовут?
К такому Фланнаган был не готов. Из его уст чуть не вырвался позывной своей девушки, но он вовремя остановился, обдумал слова, которые хотел сказать.
– Мишель, – как ни в чём не бывало заявил Хегли и нервно почесал подбородок.
– Чужое имя. С Центра?
– Нет, с Юга, – парень всё же решил говорить о Молнии, дав ей на время имя Мишель.
– Это хорошо. Самые преданные девушки с Юга. Хоть на мать свою посмотри.
Чинеду обернулась и глянула на отца, который частенько затрагивал излюбленную им тему.
– Она хоть нашего вида? – не унимался Готто.
– Разумеется.
– На морду нормальная? – задал странный вопрос старик и, получив на него положительный ответ, многозначительно кивнул, словно благословил внука. – А то развелось этих экстернормов проклятых, житья от них нет.
– Что ж они тебе сделали? – вступила в разговор Чинеду.