С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»
Шрифт:
Бой за село Галаш. Предпринятые эскадронами две атаки захлебнулись в самом начале. Возможности обойти село нет: оно как пуп торчало на открытом месте. Командир полка нервничал. Топтаться перед селом не входило ни в какие расчеты. Вызывает меня.
— Слушай, Поникаровский, наши сабельники, стало быть, лежат и загорают. Сажай-ка, голубчик, своих орлов-минометчиков на брички и на галопе прорывайся к селу. Там дави огнем точки. Словом, покажи, как надо ходить в атаку.
Я молчу, раздумывая над тем, что не идти бы на бричках в атаку, а сначала разведать и засечь огневые точки, потом, заняв огневую позицию на опушке леса, накрыть их массированным огнем. Получилось бы лучше. Но я не успеваю додумать, тем более что-либо сказать.
— Ты меня понял? — нетерпеливо спрашивает Ниделевич.
— Понял,
— Обойдемся без «но». — Голос Ниделевича звучит резко и повелительно. Он уже принял решение, и никакие советы ему не нужны.
— Это… приказ?
— Да, приказ! — Ниделевич глянул мне в глаза и, сбавив тон, уже мягче добавил: — И просьба. Рискую вами. Но надо, понимаешь, надо!
Батарея стояла в глубине леса в походном положении. Быстро вывожу ее к закрайку леса. Командирам взводов старшему сержанту Комарову (Комаров принял взвод после ранения лейтенанта Тарасенко) и лейтенанту Мостовому ставлю задачу: развернуть по фронту по две брички впереди и по две сзади на дистанции друг от друга в двадцать-тридцать метров и на галопе рвануть к селу. При потерях, какими бы они ни были, не останавливаться. Если будут убиты или ранены лошади, минометы и ящики с минами на свои плечи — и к селу. Достигнув села, за стенами домов привести минометы в боевое положение и начать стрельбу, чтобы в первую очередь подавить вражеские огневые точки. Лейтенанту Зайцеву (лейтенант пришел к нам на пополнение в селе Алчуг и заменил Рыбалкина) занять огневую позицию на опушке леса и огнем поддержать прорыв.
Поставив задачу, спрашиваю почти так же, как спрашивал меня командир полка:
— Задачу поняли?
— Понять-то поняли, да только не по правилам…
— Обсуждению не подлежит. Это приказ и личная просьба командира полка. Готовность через пятнадцать минут.
Взвод Зайцева открывает интенсивный огонь по окраине села. Загорается дом. Дым ползает по земле. Я подхожу к бричкам.
— Ну, с богом, сынки!
Всхрапывающие лошади с места берут в карьер.
…Тут я снова обращаюсь к письму старшего сержанта Никифора Петровича Комарова. Вот как он вспоминает тот бой:
«3 апреля 1945 года мы подошли лесом к селу Галаш. На краю его стоял сарай, до него было примерно пятьсот метров. Вы приказали прорваться к тому сараю на бричках и оттуда поддержать огнем наступавшие эскадроны.
Первым я послал второй расчет Терещенко, сам же перебежками начал преодолевать открытую местность до сарая. На второй бричке пошел галопом расчет третьего взвода, потом следующие. По бричкам откуда-то слева от села била самоходка. Брички с расчетами благополучно проскочили и стали в укрытие за кирпичным сараем. Я и Мостовой проскочили тоже благополучно. Ездовому Семену Кологривому пуля прошла от виска до виска. Но лошади уже с мертвым ездовым, не выпустившим из рук вожжей, дотянули до сарая.
Когда брички укрылись за сараем и минометы были приведены к бою, мы начали вести огонь по противнику, который от сарая был всего в двухстах метрах. Мне хотелось выдвинуться на угол сарая, чтобы оттуда корректировать огонь по самоходке. Но только я приподнялся, чтобы перебежать, ударил снаряд, и мне в правую руку пониже плеча влезло два осколка, один царапнул возле правого уха и еще один маленький, примерно с просяное зерно, угодил в левую ногу выше колена. Его мне оставил хирург „на память“. Осколок этот и сейчас у меня в ноге.
Мостовой взял тогда команду на себя, а меня отправил в батарею. Мне сделали перевязку. Я пошел в медсанбат, оттуда в госпиталь. В госпитале мне вытащили осколки из руки, и на третий день я оттуда бежал. Вас, то есть батарею, нашел уже в Австрии.
Здесь, под селом Галашем, у нас, по-моему, получилось точно так же, как это было под Малой Токмачкой. Наша минометная батарея наступала там впереди эскадронов…»
В бою за село Галаш батарея потеряла пять казаков, шесть лошадей и одну бричку с минометом.
Но могло быть и хуже. Этот случай кто-то из доморощенных стратегов пытался выдать чуть ли не за новое в военной науке. Что, мол, артиллеристы вполне способны самостоятельно, в одиночку решать боевые задачи. А дело-то состояло лишь в том, чтобы оправдать
Нервозность командира полка, скоропалительность его некоторых решений в последних боях, неоправданный риск на поле боя мы, командиры эскадронов и батарей, связывали с уходом от него жены, которую он горячо любил. Именно с того предательского, иного определения мы не находили, ее письма, полученного Михаилом Федоровичем, стали проявляться его отрицательные качества. Изменнице мы послали попавшую на глаза газетную вырезку со стихотворным симоновским «Открытым письмом женщине из города Вичуга». Уж очень была сходная ситуация. Поэт нашел слова, полные горечи и гнева, которые владели и нашими чувствами.
Мы уважали Михаила Федоровича Ниделевича, больше — любили его. Любили за трезвость и ясность мысли, за прямоту и честность, за решительность и справедливость, за умение не таить на кого-либо зла. Он прошел с нами почти весь путь сначала комиссаром, затем командиром полка. Он знал нас как облупленных, мы знали его. И прощали ему человеческие слабости, которых он, как и всякий другой, не был лишен: излишнюю горячность и несдержанность в выражениях. Мы боялись, чтобы он, взвинченный и выбитый из колеи изменой женщины, не совершил какой-нибудь необдуманный шаг и по-глупому не погиб.
Однажды, еще в Румынии, после обычного совещания в штабе мы зашли к Корнею Ковтуненко.
— Что-то надо делать, мужики, как-то спасать Михаила Федоровича, — сказал опечаленный Корней, — а то из-за блудливой бабенки можем потерять командира.
Скорый на выдумку и решения командир первого эскадрона Николай Сапунов тут же предложил:
— А что ломать голову? Клин вышибать надо клином. Женить его, и все станет на свое место. Невестке в отместку. Тем более, как я замечаю, к штабной медсестре Вале он, кажется, неравнодушен. Правда, она не по его комплекции, сильно худющая. Горсть костей, завернутых в тряпку. И при его натуре и горячем характере не выдержит его, косточки ее захрустят. Смертоубийство может случиться. Но я полагаю, что ничего. Как говорят хорошие люди, были бы кости, а мясо нарастет, и мышь копною сена тоже не задавить, — продолжал балагурить наш Колобок.
Мысль, поданная Сапуновым, нам всем понравилась. И, не откладывая дела, мы тут же пригласили «на переговоры» Валентину.
— А что же, Валя, замуж вам не пора? — пошел в лобовую атаку Сапунов.
— Конечно, пора, да вот жениха еще не нашла, — шутливо ответила девушка.
— Мы не шутим, Валя, — сказал я, — за женихом дело не станет.
— Может, назовете его хотя бы по секрету? — Видим, что Валентина все еще не может понять, разыгрываем ее мы или всерьез ведем разговор.
— А вот сейчас и назовем. Секретов в этом деле у нас нет.
— Интересно! А все-таки скажите, кто же он, мой жених?
— Гвардии майор Ниделевич Михаил Федорович, — выпалил я.
Услышав это, наша невеста вспыхнула огнем, догадавшись о ее с майором чистых, но много говорящих взглядах. Потом прищурилась и, покачав головой, хмуро так обвела нас взглядом и произнесла:
— Что же, станичники, господа офицеры, собранием, вот так, решаете мою судьбу? Может, прения откроете и голосование устроите? А? Постыдились бы… А вот вам, гвардии капитан Поникаровский, сватом быть не пристало. Не умеете вы это делать. Серьезный как будто офицер, седина уже на висках, а ведете себя, как…
Мы поняли, что переборщили со своей атакою со сватовством. И Валя почему-то остановила свой взгляд на мне. Она не сказала, как я себя веду, но нам всем был ясен ее упрек за нетактичность. Неловко как-то у нас все это получилось, некрасиво. Ни за что ни про что обидели девушку. Пришлось быстро давать отбой и отходить на исходные позиции. Мы, перебивая друг друга, начали объяснять Вале сложившуюся ситуацию — что майор ведет себя в последнее время бесшабашно и, кажется, ищет смерти. А мы обязаны его сберечь. Он очень нужен полку, и заменить его сейчас никто не может. Что сделать это и лучше всех нас можете только вы, Валя, и поэтому просим вас как женщину, как дочь, как доброго друга, окружить командира полка своим вниманием и заботой и, наконец, своим обаянием. Мы знаем, что вы ему по душе.