S-T-I-K-S. Цвет ее глаз
Шрифт:
На дорожку в начале и конце выходят два прохода, от них загибаются скрытые галереи, протягивающиеся по периметру зала, они выводят к большой комнате, где мы сидим в ожидании выхода, наводим последние штрихи на свою красоту и волнуемся-волнуемся-волнуемся.
Это самые напряженные минуты и часы в нашей жизни. От нас требуется показать самое лучшее, что в нас есть, и при этом не опозорить Цветник, что не так просто, как может показаться со стороны.
Если мне когда-нибудь приснится, что я вышла на дорожку в пушистых розовых тапках с помпончиками и в кремовом халатике из воздушной ткани, которую местами приходится придерживать
Возможно, умру в тот же миг, не просыпаясь.
Но нет, слава Улью, на дорожку нас не погнали. Нас вообще завели в другую дверь, потом пришлось несколько раз повернуть в узких коридорчиках, чтобы в итоге выйти в место, которое я с первого взгляда даже не узнала.
Вроде бы абсолютно все знакомо, но тем не менее я здесь никогда не была.
Шедшие впереди, осознавая, куда именно мы попали, не всегда могли сдержать эмоции. Пусть и не кричали в голос и не падали в обморок, но охи-ахи доносились со всех сторон. Я чуть тоже не присоединилась к этому хору, ведь было отчего.
Немыслимо. Нас привели туда, где мы не имеем права находиться. Запретная зона, территория мужчин – та самая огороженная решеткой часть смотрового зала, где располагаются их кресла. Вот потому я и не опознала это место с первого взгляда – смущал непривычный ракурс, ну и сознание отказывалось смириться с тем, что нас пропустили туда, где воспитанниц не должно быть никогда и ни при каких обстоятельствах.
Но мы все же именно здесь, к тому же непричесанные и ужасно одетые.
Директриса, заложив руки за спину, прохаживалась по дорожке. Госпожу Флору мы между собой называем Селедкой. Сама не знаю почему, на рыбу она вообще не похожа. Очень даже ничего на вид: холеная, высокая, с шикарными ногами, роскошными светло-каштановыми волосами, чувственными губами и молочной кожей. Разве что есть в ней что-то неуловимо скользкое, но это с первого взгляда не определить.
Поговаривают, и я в это верю, что Селедке больше семидесяти лет, но если об этом не знать, ни за что не дашь ей больше двадцати восьми. Даже тридцать – явная натяжка. Конечно, Улей легко решает возрастные проблемы иммунных, но тут он постарался заметней, чем с большинством других женщин.
Или дело не в Улье, а в секретах поддержания красоты, уж Селедка их знает немало, достаточно оценить ее косметику, где все на месте и нет ничего лишнего.
Дождавшись, когда зайдут последние воспитанницы со своими охами и ахами, директриса резко обернулась в сторону кресел и в своей обычной манере, звонко чеканя каждое слово, произнесла:
– Девочки, присаживайтесь и посидите минутку спокойно, сейчас вы увидите кое-что важное.
Легко сказать «посидите», ведь кресел всего лишь девятнадцать, я за все годы ни разу не видела, чтобы их заняли все до единого, даже пятнадцать зрителей редко набирается. Но нас-то далеко не пятнадцать, если собрать все группы, насчитается больше двух сотен.
Но кресла рассчитаны на мужчин самой разной комплекции, в любое из них две такие, как Тинка, с разбега усядутся, и им не будет невыносимо тесно. К тому же здесь есть массивные подлокотники, на которые тоже нетрудно пристроиться вдвоем с каждой стороны, это даже можно проделать женственно, если не запутаться в свисающих там и сям чужих ногах. Плюс мелкие прекрасно помещаются на коленях, плюс те, кому ничего не досталось, могут стоять
Минуты вполне хватило, чтобы кое-как устроились все.
Бедные кресла, такого нашествия они никогда не видели. Как, впрочем, и мы. Причем никто не спешит объяснить, в честь чего совершается столь вопиющее нарушение прежде нерушимых устоев.
Селедка, убедившись, что мы расселись, сказала, уже отворачиваясь:
– Спасибо, что все пришли вовремя. А теперь внимательно выслушайте выступление Герцога.
Директриса что-то нажала на пульте, который держала в руке, черный прямоугольник огромного экрана, укрепленного чуть дальше дорожки и выше нее, расцвел красками стандартной заставки срочных новостей.
Некоторые не удержались от удивленных восклицаний. Дело не в том, что их потряс оживший экран, и без него давно заметили, что свет на первом этаже уже восстановили.
Герцог – главный мужчина Азовского Союза. Единственный, кого нам рекомендуется упоминать без приставки «господин», но обязательно с восхищенным придыханием. Это даже не прозвище, и уж тем более не имя. Это что-то вроде названия должности, которое приклеивается к тебе раз и навсегда, покинуть ее можно только в одном случае.
Когда умрешь.
Герцог может все, абсолютно все, для него нет никаких запретов. Пожелай он заявиться в Цветник, директрисе ничего не останется, как раскрыть перед ним любые двери. Он может выбрать понравившуюся воспитанницу без смотрин, забрав ее прямо из комнаты, в которой застанет.
Да что там говорить, он всех нас может забрать, ему никто не вправе сказать «нет».
Вот только не заберет, потому как многие из нас уже обещаны другим – тем, на кого опирается Герцог. Опору легко потерять из-за такого оскорбления, и что с ним будет дальше? Да ничего хорошего, до нас доносились отголоски давних историй о плохо закончивших лидерах Азовского Союза, которые позабыли о том, что иногда следует проявлять умеренность в желаниях.
К тому же у нынешнего Герцога есть жена, и она выпускница Цветника. Красивая и умная женщина, уже давно с ним живет, и, по слухам, ума у нее столько, что супруг вынужден с этим считаться.
Так что неизвестно, у кого сейчас больше власти – у Герцога или у нее. Многие говорят, что она держит его в таком кулаке, откуда Цветник даже в телескоп не разглядишь.
Так что Герцог – один из немногих облеченных большой властью мужчин, которым или запрещено здесь находиться, или они не появляются у нас по другим причинам. К тому же он крайне редко показывается на телевизионных экранах, лично я видела его там семь раз, последний случился полтора года назад. Нам, конечно, не так часто удается посмотреть местные передачи или хотя бы фильмы из разных миров, но все равно понятно, что этого человека не отнесешь к мозолящим глаза назойливо-публичным личностям.
Ну и что же такое он должен сейчас сказать? Ради чего нас согнали вниз, даже не позволив переодеться?
Присев на подлокотник крайнего слева кресла во втором ряду, я задумчиво уставилась на экран, где демонстрировалась знакомая картинка – какой-то высокий мускулистый воин в странного вида бронежилете из соединенных друг с дружкой стальных деталей попирает ногой извивающегося на засыпанной разнокалиберными гильзами земле развитого зараженного, с силой замахиваясь для того, чтобы ударить прикладом по оскалившейся двойными рядами зубов уродливой голове.