S-T-I-K-S. Игры на выживание
Шрифт:
– Вещмешок у тебя любопытный, никогда такого не видал. Да и ружбайка дюже интересная, тоже не доводилось сталкиваться. А я, браток, на своем веку оружия всякого повидал.
– Так мы ж раненые, нам оружие не положено. Рюкзак этот вместе со стволом я с мертвого гитлеровца снял. У них мобильная разведка на мотоцикле ехала, подорвались на мине. Ну а я их нашел.
– Ну, допустим, а с рожей у тебя чего стряслось. Ты уж извиняй братка, но видок у тебя такой, что краше в гроб кладут.
– Фашисты отраву какую-то скинули на тех, кто из состава смог выбраться. Народ весь позаворачивался насмерть, страх такой, что кошмары второй день мучают. Меня краешком зацепило, отдышался кое-как, три дня в кустах отлеживался. Думал, помру. Но нет, только шкура слезла, да с глазами какая-то беда. Чешется все, сил нет.
– Вот фашисты треклятые, там же на вагонах красные кресты на крыше нарисованы. Гуманисты, мать их в печенку.
Молодой красноармеец с трехлинейкой даже сплюнул со злостью, не в силах сдержать эмоции. Второй боец, который явно выглядел более опытным и сдержанным, цыкнул на него, снял пилотку, утерев ей пот со лба и почесал побитую сединой шевелюру, после чего и продолжил расспросы.
– Что еще за отрава такая?
– Да хрен его знает, может зарин, может еще чего. Я особо не принюхивался, дернул оттуда со всех ног, чтоб под бомбы не попасть. Зеленоватая такая дымка, вроде тумана, повисла после взрыва в воздухе, и кислятиной химической пахнуло. Потом уже из кустов видел, как людей тошнило кровью, а потом они померли все, как один.
При этих словах бойцы заметно напряглись и переглянулись между собой. Дикарь специально рассказал им про «кисляк» – они, несомненно, должны были столкнуться с ним в процессе перезагрузки. И его снаряд попал в цель, конвоиры явно забеспокоились.
– Значит, эти сучары решили как в Империалистическую, опять химией народ травить, чтоб им пусто было! – было заметно что пожилого эта новость тоже задела за живое, видно он один из тех, кто попал под химическое оружие, применяемое Вторым Рейхом в Первой Мировой. После поражения Германия, в результате Женевской конвенции, была принуждена подписать отказ от дальнейшего применения таких типов оружия, но простые солдаты об этом вряд ли имели хотя бы малейшее представление.
– Антип Петрович, он, кажись, правду говорит. Сам ведь видел, мы тоже под такое дело угодили, может мы уже тоже потравиться успели? – молодой красноармеец, которого, вроде как, звали Глебом, задергался и нервным голосом обратился к своему напарнику.
Тот лишь дернул себя за седой ус и махнул рукой в ответ:
– Ладно, давай в расположение, доложимся взводному. Фрицы все равно на обходной маневр не сподобились, делать тут нам больше нечего. Слышь, болезный? У тебя документы-то с собой?
Дикарю осталось лишь сокрушенно пожать плечами.
– Все в вагоне осталось, его бомбами накрыло. Я потом ходил, искал, да толку.
– Значит так. Ты, вроде, не брешешь. Тебя к особисту нашему дернут, рупь за пять. Ты с ним это, поосторожней, он мужик крутой и резкий, как бы не вышло чего, понял? Без дела не пыли.
– Понял, спасибо.
– Ружбайку пока тебе не отдам, командиры нехай решают, мы люди маленькие. Ты уж не обижайся, но веры тебе пока немного.
– Да я не в обиде, Антип Петрович. Скажи-ка мне лучше, дорогой, какое число у нас нынче?
– Так лето кончается, двадцать девятое августа на дворе.
Это дало пищу для размышлений. Про год, из которого они загрузились, спрашивать было опасно, так что тут Дикарь только мог строить предположения, заставляя шестеренки в голове со скрежетом крутиться, напрягая память по историческим событиям прошлого.
Боец по имени Глеб двинулся перебежками в сторону окопов, Антип Петрович же прикрывал их тройку сзади, заодно ненавязчиво контролируя движения Дикаря. Хотя после его рассказа относиться к нему боец стал заметно позитивнее, полным доверием тут и не пахло. А Дикарю лишь оставалось, молча радоваться про себя. Кто бы знал, что его детское увлечение историей, а в частности, событиями ВОВ и Второй Мировой войны в целом, станет таким неожиданным бонусом.
У траншей разведчиков пропустили без вопросов, видно знали разведчиков в лицо, и они стали перемещаться по ходам сообщения вглубь позиций. Атака немцев к тому моменту заглохла. Оставив два танка дымиться на поле боя, они откатились обратно в лес. Лишь тревожащий огонь пулемета не давал советским бойцам окончательно расслабиться. Дикарь шел по окопам и снова не мог отделаться от чувства, что попал в фильм Шукшина или Быкова. Только вид вымотавшихся, грязных, в дошедшей порой до крайностей форме, озлобленных боями и потерями бойцов, в полной мере давал понять, что это никакой не фильм, а самая, что ни на есть реальность. Их, солдат реальность. В СССР умели снимать фильмы, но, все же, картины, представшие перед глазами Дикаря, оставляли кинематограф далеко позади. Ему было физически больно и обидно до слез смотреть на этих людей, положивших свои жизни во имя Великой Победы, впереди у которых теперь не было ничего, кроме незавидного будущего зараженных. Однако он всеми силами старался взять свои чувства под контроль, поскольку сама его жизнь сейчас висела на тонком волоске. Одно неверное движение, и его пристрелят как диверсанта или пораженца по законам военного времени. Иллюзий на этот счет он не питал, про жесткие, доходящие до цинизма действия НКВД во время войны, был наслышан.
Антип Петрович, тем временем дернул молодого, лопоухого солдатика, занятого тем, что сидя в стрелковой ячейке, связывал гранаты проволокой в связки по три штуки.
– Петюня, взводный где!
– Да к ротному вызвали, только перед вами ушел – белобрысый даже не посмотрел в сторону разведчика и продолжил свое занятие.
Еще несколько минут хождений по окопам, и они подошли к штабному блиндажу, закрытому бревнами в три наката. Здесь кучковались несколько советских командиров, вероятно, устроив планерку после отбитой атаки противника. Разведчик разгладил ладонями форму, оправил ремень, после чего козырнул:
– Тащкапитан, разрешите доложиться? – ротный командир с капитанскими кубарями в петлицах лишь устало кивнул бойцу в ответ – Тащстаршина, боевой приказ выполнен, разведка завершена, признаков обхода противников с фланга не обнаружено. В перелеске обнаружено неизвестное лицо. Заявляет, что является выжившим с разбомбленного фрицами санитарного поезда.
Взводный старшина, с осунувшимся от усталости и недосыпа лицом, голова которого была перемотана окровавленным грязным бинтом, упер в Дикаря тяжелый взгляд.
– Что-то хреновенько он у тебя выглядит, Антип Петрович. Вроде здоровый, а вид как будто его в дерьме изваляли, и одежда дюже странная. Мазурик какой-то.
– Говорит, немчура химическим оружием состав бомбила. Потравился.
Старшина недовольно цыкнул в ответ:
– А он сам-то что, немой у тебя или что?
– Виноват!
– Ну, давай, рассказывай орелик, откуда ты такой красивый вылез?
Дикарь хотел козырнуть, но потом решил не позориться, вспомнив, что стоит с непокрытой головой. Он скосил глаза на траншею, где расположилось пулеметное гнездо и расчет ПТРД. Единственная зацепка, которая у меня была – это дата. Год, судя по всему, все же сорок первый, все бойцы вокруг ходили в обмотках, сапоги он увидел только на ногах командирского состава. Если ему не изменяет память, проблему с сапогами, вернее с их отсутствием, решили только в сорок третьем, а до этого солдаты Красной Армии воевали, в чем придется. Так что сейчас, по исчислению попавшего сюда отделения Красной Армии, либо конец лета сорок первого, либо сорок второй. Оставалось лишь надеяться, что в их мире ВОВ протекала по такому же сценарию, как и во Вселенной Дикаря. Эх, была-не была.