S-T-I-K-S. Всех, кого ты возьмёшь в плен
Шрифт:
Пока богомол пытался таким уникальным способом поймать моих бойцов, на месте разорванного паука шёл пир. Подъев объедки за своим вожаком, несколько перекошенных людей, один паук и не пойми кто отправились выколупывать Ирму. Ещё одна странность. Атмосфера сильно разрежена, и очень холодно. Не знаю, как конкретно у этих тварей, но для обычных людей это смертельные условия, а они ничего, ходят и жрут. Искривлённые люди были одеты в лёгкие комбинезоны и совсем не выказывали признаков замерзания. Я вспомнил, как Улдис ел сам себя. Наверное, все, кто не оказался заперт в броне, должны были стать такими? Просто тем, кто в боевом скафандре, удавалось питаться только собственными щеками, а эти жрали друг друга. В медицинском блоке всегда находились люди и не обязательно раненые. Мы все проходили курсы реабилитации. Пилоты много часов проводили на крошечных корабликах в открытом космосе под действием радиации, штурмовики кололи лошадиные дозы стимуляторов, а техники весь день дышали ядовитой химией. И вот не надо! Там, где совсем опасно или ядовито, конечно, были скафандры, но ничто не заменит открытых рук и простых глаз, когда нужно спокойно диагностировать и починить железяку.
Альбинос выпустил разведчика. Электронный паучок, чуть больше кулака размером, пробежал несколько кругов вокруг богомола, используя для путешествия как пол, так и потолок, а на втором круге, оказавшись внутри щели, был схвачен нелюдем. Всё произошло столь быстро, что произошедшее можно было рассмотреть только в замедленном повторе с камер наблюдения. Зато теперь понятно, куда достают лапы богомола и что быстро ему не вылезти, а сзади и сверху подходить безопасно.
Бойцы поняли это быстрее меня, и, пока я размышлял, выбрались из укрытий и взяли в плен остальных заражённых. Они переломали ноги пауку и связали его страховочными тросами, входившими в стандартный комплект. С изменёнными людьми, какими бы они сильными ни стали из-за болезни, проблем не было. Человеческое тело не может ничего противопоставить силе сервомоторов и прочности бронепластика. Пока мои штурмовики вязали банду богомола, я занялся главарём. Дал команду дронам, они приволокли несколько кусков металла и приварили к стенкам отсека вдоль разлома, намертво зафиксировав животное. Пока оттащим к научникам остальных, а за этим позже вернусь. Мастерить нечто для транспортировки на бегу я не хотел. Нелюдь играючи разорвал двух мехов, и надо быть крайне осторожным с подобными бойцами, с которых стекает плазма.
Добрались спокойно, проверяя проходы бросками видеокамер, а затем пуская в проход дронов. За нами брёл целый караван транспортных платформ с оружием и штурмовыми скафандрами, топали боевые мехи и дроны. Я не хотел эвакуировать полностью функционирующий отсек научников, но его необходимо вооружить и защитить. Этот мир полон загадок, и модули с умниками были сейчас важны не меньше складов с боевыми машинами.
Через несколько часов я мило общался с главным военным медиком и научником по совместительству. Ёак и его подчинённые всё это время прыгали вокруг притащенных нами мутировавших людей и паука, пытаясь выяснить причины болезни, а по суете сразу стало понятно, что это не просто новый штамм боевого вируса. Я с первых минут активного движения понял, что стандартным протоколом биологического подавления не отделаемся.
– Мы не можем расшифровать формулу вещества, – говорил мне главарь умников.
– Это почему? Мы можем раскладывать любое вещество до нейтрино. Если это новый элемент, то просто посмотреть атомарную структуру. Если нельзя на атомном, сделайте на молекулярном уровне.
Ёак мне улыбнулся и начал тоном профессора серьёзного вуза:
– Товарищ непилот-капитан, вот посмотрите на образец. – Военмед показал на экране некий сгусток из шариков и палочек. – Нас интересует этот элемент. Обычная молекула. Здесь, на основе молекулы тантала, собран белок. Всё просто. А это ещё одна молекула. Здесь, на основе молекулы железа, собран этот же белок, а это та же самая молекула через час. Вместо тантала и железа мы видим натрий. Есть валентность, есть атомарная структура, и если два атома кислорода прекрасно существуют вместе, то три образуют разлагающийся и очень агрессивный озон. Собрать в кучу пятьдесят атомов кислорода невозможно, а мы наблюдаем именно это. Некая молекула, нарушая все физические законы, притворяется разными металлами в органическом соединении. Её связи не соответствуют металлам и вообще ничему. Формула одинаковая, только каждый раз другой металл.
– А если подобрать заменитель для формулы? Может, это всё-таки новый элемент и мы его просто не можем распознать?
– Товарищ Илли, я боюсь строить догадки. Мы даже внутреннюю структуру понять не можем. Мы видим просто ровный монолит без всяких делений. Такое ощущение, что хитрая молекула прячется от нас и каждый раз изображает какой-то из металлов, какой придёт в голову. Нам нужна именно эта молекула, всё остальное мы можем прекрасно синтезировать. Для цивилизаций с более низким техническим уровнем всё выглядит проще. Для них это заражение грибкового типа. Некий паразит захватывает организм, а у нас иммунитет.
– И что вы тогда предлагаете делать с нашей болезнью?
– Тут всё просто и непросто. Это, наверное, место такое, – задумчиво проговорил эскулап. – У тех, кто сразу не заболел и не потерял разум, в организме вырабатывается белок, который строится на основе этой молекулы, и он является противоядием. Если в организме не будет этого вещества, то перестаёт вырабатываться природный антидот, и после определённого времени голодания мы переполнимся токсинами и превратимся в больных. Возможно, тоже подвергнемся мутации. Это вещество в основном концентрируется в паразитных мешках мутировавших, и чем дальше зашла мутация, тем больше вещества.
– Вы же говорили, что оно концентрируется в паразитарных мешках? – уточнил я у военмеда.
– Да, в головах заражённых.
– А почему они тогда болеют? В них же полно этого вещества?
– Не знаю. Может, нет ещё чего-то, что позволяет вырабатывать противоядие, и они просто накапливают это вещество, но не расходуют. На свете есть немало болезней, когда организм прекрасно вырабатывает необходимое вещество, а пользоваться им не может. Обычная природная реакция. Возможно, не хватает какого-то гормона, микроэлемента или просто обычного солнечного света. На ближайшее время проблема в первом приближении решена, только объяснить ничего не можем. Даже представления не имеем, с чего начинать.
– Так что нам делать?
– Как обычно. Убивать мутировавших, желательно покрупнее, тащить их головы к нам в лабораторию и швырять в биореактор.
– Так просто?
– Самое простое – это и есть самое гениальное, – с серьёзным видом произнёс военмед.
Ещё несколько дней мы находились в команде научников. Хитрую молекулу пытались засовывать в ускоритель, выловить химическим способом и просчитать на искине научного отдела, но она никак себя не обозначала и для изучения не давалась. Создавалось ощущение, что у неё вообще нет атомарной структуры или она состоит не из элементарных частиц. Хитрожопый элемент не позволял себя изучить, хотя исправно добывался из паразитных мешков и даже в минимальных количествах выделялся из костного мозга больных людей и ядовитых желёз паука.
А ещё создатели всего это безобразия решили выдать нам поощрительный приз. Увидели, что мы прекрасно разобрались с аномальными зонами, где разрушается электроника, разрываются в клочки механические устройства, а возможно, и скафандры, и решили обозначить опасные места и поменять химическую структуру. Теперь эти области выглядели чёрными. Они постепенно чернели, приобретая тёмно-графитовый цвет. Собственно говоря, это и был графит. В местах, где такое было возможно, мы сковырнули несколько кусочков. Металл, пластик и прочие вещества на разную глубину становились соединениями углерода. Графит, графен, алмаз, фуллерен и прочие высокомолекулярные соединения. Куда девалось прежнее вещество и как это всё изменилось, осталось непонятным. Наверное, это и вправду поощрительный приз за нашу сообразительность.
Ёак развернул настоящее производство, и научники наковыряли довольно много лекарства. Особенно много получилось с паука, который сожрал немало своих и подъел много людей в медицинском блоке. Богомол по-прежнему висел в расколе металла, а около него нёс дежурство фронтальный мех, которому я заменил модуль плазмы на два ротора. Если разогнанные шарики так хорошо пробивали заражённого, а плазма бесполезно стекала с тела, то пусть охраняет. Богомол по-прежнему не мог выбраться, но злобно реагировал на любое движение и звук и, несмотря на низкую температуру, замерзать тоже не собирался.