С тенью на мосту
Шрифт:
— Нет, — глухо ответил я, едва разлепив пересохшие губы: мне страшно хотелось пить.
— Ты соврал! — радостно хлопнул в ладоши старик. — Ты убил бы этого ребенка, будущего убийцу твоей любимой Марии. Ты боишься, что ее убьет родной брат, и ты останешься один, жалкий и одинокий. Настолько одинокий, насколько только может быть одиноким человек. Ты разочаровал меня, Иларий. Ни одного честного ответа. Может тебе стоит поучиться у Лизы. Задай ей любой вопрос, она не солжет.
Девочка с синими бантами и обманчиво добрыми светло-голубыми глазами смотрела на меня с нескрываемой
— Зачем ты так поступила с Алей, она же твоя подруга? — бессмысленно спросил я, чувствуя, как жажда с каждой секундой усиливается.
— Она мне не подруга, — ответила Лиза и еще сильнее улыбнулась, будто мой наивный вопрос позабавил ее. — Аля никогда не была моей подругой. Я только позволяла ей дружить со мной, потому что мне нравилось, как она восхищается моей жизнью. Она ведь голодранка, разве с такими дружат?
— Честный ответ, — довольно констатировал старик, разведя руки в стороны.
Мне больше невыносимо было там находиться. Сухое горло нещадно кололо и болело, ноги были ватными, будто из них вынули все кости и они держались на одном честном слове. И это ненавистное лицо старика, от лицезрения которого меня немилосердно мутило, а глаза мои воспалились и болели так, будто в них насыпали песка. Мне казалось, что я заживо уже похоронен в этом доме, похожем на огромный сырой склеп.
Плохо соображая и пошатываясь, я пошел к выходу и с облегчением вырвался на холодный свежий ветер.
11.
Прежде чем возвратиться домой, я зашел в редакцию и попросил Марка заменить меня на несколько дней. Он был озадачен моим внешним видом и спросил, не увидал ли я привидение, настолько бледным и подавленным было мое лицо.
— А я предупреждал, что твои переработки до добра не доведут, — сочувственно покачал он головой и дружественно похлопал по моему плечу. — Но ты не переживай. Я не подведу тебя, на то я и заместитель, чтоб замещать. Иди домой, высыпайся, а то на тебе лица нет.
Я поблагодарил его за поддержку и с невыносимой болью, отдающей в висках, побрел обреченно домой. Ветер усилился сильнее.
Только я открыл дверь, как ко мне сразу подбежала восковая Мария, закутанная в теплый домашний халат, и бросилась в объятия.
— Боже, ты такой холодный, — прошептала она и, подняв голову, с молящей надеждой посмотрела в мои глаза.
— Как Аля? — спросил я, смотря в сторону, потому что не мог выдержать ее взгляд. — Доктор приходил?
— Она спит сейчас. Да, он приходил, дал ей успокоительное. Ты бы видел, как он растерялся, когда увидел ее, сказал, что никогда не видел такое внезапное и раннее поседение волос у столь молодых девушек. И эти пигментные пятна… Иларий, прошу, скажи мне то, что ты знаешь.
Я ничего не ответил, но она все поняла по моему лицу. Расцепив свои тонкие руки, и будто оттолкнув меня, она подошла к дивану и тяжело рухнула. Она сидела, как белая мраморная статуя, с силой сжимая пальцы в замок, и молчала. Это молчание пронизывало меня сильнее, чем самый лютый и холодный ветер.
— Что было в доме у Лизы? — наконец спросила она каким-то чужим загробным голосом.
Я
— Все подтвердилось. Он там живет.
— Это я виновата, — безысходно прошептала она, смотря стеклянными глазами на стену, — я позволила ей уйти, предала ее, решив, что моя любовь к тебе важнее, чем она. С ней ничего бы не случилось, если бы она осталась с нами… Что мне теперь делать? Как спасти ее?.. — она так беспомощно и растеряно посмотрела на меня, что я не выдержал и судорожно обхватил ее, крепко прижимая к себе, только лишь бы не смотреть в ее глаза: жалкие, полные боли и страдания.
— Мы что-нибудь придумаем, что-нибудь придумаем, мы спасем ее, мы спасем, — повторял я эти слова бесконечное число раз, как молитву, надеясь, что на меня снизойдет откровение, и я в правду пойму, где искать спасения. — Только не надо винить себя, прошу, ты ни в чем не виновата.
Она заплакала.
К двум часам дня проснулась Аля. Она была хмурой и задумчивой.
— Мне снился такой странный сон, — сказала она, когда мы все сидели за обеденным столом, — будто я — это не я, а кто-то другой. Будто в моей ноге поселилась какая-то личинка жука, а я все пыталась ее вытащить: ковыряла ногу, ковыряла, а личинка никак не хотела уползать. Моя нога была такой кровавой, а личинке хоть бы хны, она начала двигаться по телу, прямо к голове, — она хмыкнула, задумалась, а потом неожиданно спросила: — Не хотите рассказать, что со мной происходит?
— Почему ты спрашиваешь? — ложка задрожала в руках Марии.
— У вас обоих такой жуткий вид, будто мы хороним кого-то.
— Мы никого не хороним. С тобой все в порядке.
— Тогда почему у меня седые волосы и вот эти пятна на руках? Разве это не признак какой-нибудь страшной болезни, от которой быстро умирают?
— Нет, у тебя никакой болезни! — Мария с шумом встала из-за стола.
— Иларий, это правда? Правда, что со мной все хорошо? — Аля смотрела на меня такими глазами, которым просто невозможно было соврать. Мария, в свою очередь тоже, из-за спины Али, смотрела на меня и качала головой, показывая, чтобы я не смел ничего говорить.
— Аля, у тебя есть некоторые проблемы со здоровьем, но это все поправимо. Просто в твоем организме не хватает некоторых витаминов, но мы купим все необходимое, и ты поправишься, — безжалостно врал я, и от этого мне становилось дурно: каждое лживое слово щипцами что-то вырывало у меня внутри.
— И мои волосы снова станут прежними?
— Да, они снова будут прежними.
— Ну что же, спасибо за утешение, ты старался, но актер из тебя плохой. Я знаю, что это вранье! — вдруг закричала она. — Вы оба — хватит мне врать! Вы видели свои лица? Да они у вас такие, будто я уже умираю, будто вы уже оплакиваете меня! Я не буду ни с кем разговаривать, пока мне не скажите правду, что со мной и чем я больна! Я имею право знать, что со мной происходит. Я вам не какая-нибудь глупая девочка, которой можно сочинять сказки и она будет верить. Понятно?