С тобой навеки
Шрифт:
А потом я слишком рано потерял её. Так рано, что мне даже не довелось познакомить её с моими родителями, с моей сестрой, с моей дерзкой племянницей и её малышом-братиком — тобой. Она была моим секретом, а теперь она стала моей секретной потерей. Клара вскрыла моё сердце и любила меня, а потом она разбила мне сердце, оставив меня. Я был… безутешен. Я стал затворником. Я отгородился от моей семьи на долгие годы.
Пока твоя мать не потребовала, чтобы я приехал в дом в Вашингтоне, увиделся с моими племянницами и племянниками, повидался с ней. Так что я приехал.
Ты ничего не сказал. Только кивнул, тихо сел рядом со мной, открыл скетчбук и стал старательно рисовать вместе со мной. И ты делал так каждое утро, пока я был там.
Тогда я понял, что сделаю с деньгами, которые Клара в своей раздражающей милости оставила её мужу на случай её смерти. С деньгами, мысль о трате которых вызывала у меня тошноту. Но мысль о том, чтобы позволить им просто остаться без дела вызывала не меньшую тошноту. Я решил, что оставлю их тебе, и в неком извращённом жесте надежды, космической справедливости или заблуждения (называй как хочешь), я выдвинул условие, которое, как я надеюсь, может дать тебе то, что было дано мне лишь на очень короткое время: любовь.
Я видел в тебе так много от себя, Аксель, и я так легко мог представить, как ты растёшь и веришь в то же, во что я верил насчёт себя. В вещи, которые заставили меня согласиться на брак с кем-то по причинам, совершенно отделённым от любви. Я надеялся, что ошибаюсь, и возможно, я правда ошибался. Возможно, ты безумно влюбился, женился и использовал наследие Клары, чтобы баловать того человека, который завладел твоим сердцем.
А может, я был прав.
И если так, я надеюсь, что твоя история получила более счастливый конец, чем наша. Я надеюсь, что ты хотя бы получил друга и понимание, что каждый из нас заслуживает любить и быть любимым в такой манере, которая кажется нам правильным. Я надеюсь, что если я причинил тебе боль своими махинациями, то ты простишь меня и поймёшь, что это мой последний шанс почтить Клару. Женщину, которая изменила мой мир. Единственную женщину, которую я любил.
Я надеюсь, что если ты нашёл такую же любовь, как и я, то ты её лелеял. И что ты сделаешь всё, что в твоих силах, чтобы защитить эту любовь до тех пор, пока вы оба живы.
Дядя Якоб.
Я закрываю глаза, нетвёрдо дыша сквозь боль, которая разливается по груди, поднимается по горлу и обжигает веки. Слёзы катятся по моему лицу. Затем слёзы превращаются в надрывные, хрипящие вздохи. Но это не рыдание от беспомощности. Это не слёзы отчаяния. Это облегчение. Облечение и любовь, окрашенные капелькой надежды. Потому что это так
Слова моего дяди передо мной, и это именно то, в чём я нуждался… истинные, убедительные и неоспоримые. «Я надеюсь, что если ты нашёл такую же любовь, как и я, то ты её лелеял. И что ты сделаешь всё, что в твоих силах, чтобы защитить эту любовь…»
Я не лелеял нашу любовь и не защитил её. Я испугался нашей любви и защитил себя, и я причинил боль Руни, когда оттолкнул её. Мне явно нужно проработать кое-какое личное дерьмо, пока я разбираюсь, как выразить ей свои извинения… я это знаю. И мои страхи не исчезнут за одну ночь, с этим мне предстоит битва, и это я тоже знаю. Но что самое важное, я знаю, что наша история на этом не заканчивается, что моя ошибка повлияла на нас, но этой ошибке не дано последнее слово.
Я дал обещание женщине, которую люблю — любить и лелеять, сейчас и навеки.
Я покажу ей, насколько серьёзно я это говорил.
Глава 30. Аксель
Плейлист: The Lumineers — Blue Christmas
— ХО! ХО! ХО! Счастливого… — Вигго застывает на пороге шалаша. — Иисусе. Ты выглядишь ужасно, — он оборачивается через плечо к Райдеру и говорит: — Ты сказал, что он выглядел хорошо. Что у него хорошо идут дела. Какого чёрта случилось?
Райдер переводит взгляд между нами, нахмурившись.
— Так и было. Я не знаю.
Вигго закатывает глаза.
— Давай, впусти меня. Подвинься. Счастливого Рождества и всё такое.
Я придерживаю дверь, пока входит Вигго, затем Уилла перед Райдером. Она слегка улыбается и протягивает руку для привычного жеста «дай пять».
— Привет, — говорит она.
— Привет.
Уилла тихая под Рождество, не похожая на привычную дерзкую версию себя. Её мама скончалась вскоре после праздников буквально несколько лет назад, и семья знает, что это время года до сих пор даётся ей тяжело. Я всегда ожидаю от неё этого, но я не уверен, чего ожидать от неё, раз Руни уехала. Вдруг она будет сердиться из-за того, как сильно я облажался.
Я не рассказал Райдеру о случившемся с Руни, и похоже, Руни тоже не рассказала Уилле, потому что та не выглядит расстроенной. Она просто поправляет сумку на плече и говорит:
— Спасибо за эту идею. Не буду врать, я вовсе не скучаю по необходимости лететь куда-то с кучей людей и бабушек на Рождество.
— Верно, — поддакивает Райдер.
— Ну классно вам! — кричит Вигго с кухни, где он уже лезет в приготовленные мамой закуски. — А кому-то пришлось сидеть в самолёте рядом с парнем, который весь полёт ел вяленого лосося.
Следующим заползает Оливер, который тащит столько всякой фигни, что я его вообще не вижу. Методом исключения я понимаю, что это его ноги торчат из-под горы рождественских подарков, которые мои родители отправили почтой вместо того, чтобы упаковывать в багаж — видимо, почту только что доставили.
Мой брат Рен и его девушка Фрэнки уже наверху, разбирают вещи, и мама с папой тоже — они прилетели более ранним рейсом и устроились дальше по коридору в спальне на первом этаже. Зигги, прилетевшая с моими родителями, растянулась на животе перед огнём и читает книгу. Эйден и Фрейя, мои зять и сестра, вышли прогуляться.