С тобой все ясно (дневник Эдика Градова)
Шрифт:
– Сколько я себя помню на этой земле, ты меня убеждаешь, что я не маленький. Но раз я взрослый, могу я сам решать, как мне стричься?
– Эдик...
– Правильно, Эдик. А теперь посмотри на Томку.
Почему ей можно в одиннадцать волосы до лопаток, а мне в половине шестнадцатого даже до плеч нельзя?
Где справедливость?
– Она же девочка!
– возмущается мама.
– А у нас равноправие, - отбиваюсь я.
– Тогда почему ты посуду не моешь?
– встревает Томка.
– Цыц, козявка, тебе слово не давали!
– командую я и пытаюсь ухватить ее за косу.
– У нас равноправие!
– пищит она, прячась за кресло у телевизора. Эдя-бредя съел медведя...
Еще и дразнится! Язычище на полкилометра. Ну и смена подрастает. Мы такими не были.
30 августа
Никто не может толком объяснить, что такое акселерация. Римма Николаевна тоже, хоть она и врач.
Но я знаю и очень переживаю, что акселерация меня не коснулась. Обидно. Вчера примерился к последней отметине на двери... Со мной все ясно! За целое лето подрос всего на 10 мм. Опять буду последним в шеренге, эх!
А волосы у меня прекрасно торчат во все стороны, дыбом стоят настоящий "дикобраз", самая модная в городе прическа. Худо-бедно, а 35-40 мм прибавляется. Так и те обчекрыжат!
Неужели мне всегда смотреть на своих однокашников снизу вверх? Почему я не такой, как все?
А впрочем, до паспорта еще полгода, может, вытянусь.
Отец (до того, как он с новой женой уехал в Москву)
говорил, что человек растет до двадцати пяти лет.
Чего я, собственно, разоткровенничался, черт побери?
31 августа
Из-за того, что акселерация обошла меня стороной, был я нынче разжалован из комсомольцев в пионеры.
– Мальчик, - говорит мне она. Нет, лучше Она.
Имени не знаю.
– Мальчик, ты умеешь горнить?
– Нет, девочка, - отвечаю наглым, самым грубым, каким могу, голосом. Я двоечник. Все мое детство прошло в детской комнате. Милиции, разумеется...
Она улыбнулась, а сама чуть не плачет.
– Знаешь, - говорит, - у меня, наверное, не получится.
– Что не получится?
– Все. С вами.
Тут только я понял, что это старшая вожатая. Новенькая. Она и в галстуке была, да я в глаза засмотрелся и не заметал. Глаза у нее... Во глаза! И слезища здоровенная, блестит тяжело, как шарик от подшипника. Это меня и доконало.
Я почему-то вспомнил устав нашего КЮРа, который мы, тогда еще дурошлепы-шестиклассники, учредили тайно от Ангелины Ивановны (хотя именно она натолкнула нас, воскликнув: "Настоящий рыцарь никогда не допустит, чтобы женщина плакала!"). Клуб Юных Рыцарей держался на одном-единственном пункте, но каком! "Мы не выносим женских слез!" Наша боевая мушкетерская организация просуществовала в подполье всего одну четверть. Мы (Андрей Босов, Борис Матюшин, Руслан Филиппов и я) лупили всех, кто обижал девчонок. А потом Ангелина перехватила на английском совсекретный рапорт о проделанной работе. Пришлось выходить из подполья, все равно нас бы вывели на чистую воду. Нас поддержали и похвалили на собрании и в общешкольной стенгазете, а К.ЮР развалился...
Ну, прогорнил я. Пробный сбор учащихся был. Я видел, как ей трудно, но она держалась молодцом, даже смеялась и шутила. Профиль у нее какой-то особенный.
1 сентября
Как и следовало ожидать, с первого дня учебы между нами и учителями вспыхнула Причесочная война.
Мы, пытаясь сдержать натиск, медленно отступили на заранее подготовленные позиции, защищая каждый сантиметр родных волос. Куда там!
– Не хотите по-хорошему, - после тщетных уговоров заявила "Группе АБЭ" классрук Ангелина Ивановна, - будем по-плохому. Повторяю, мне не нравится, как одета и как причесана ваша троица. После уроков - к Афанасию Андроновичу!
В бой введена тяжелая артиллерия.
– Этот мужчина шутить не любит, - напомнил Боря, когда мы направились в кабинет директора.
– Будем считать, что наносим визит вежливости, - пошутил Андрей.
В приемную выпорхнула и промчалась мимо нас новая вожатая. Андрей посмотрел ей вслед, одобрительно поднял сросшиеся над переносицей брови,
– Град, выпади!
– Босоз считает, что я не дорос до их разговоров о женщинах.
– Как ножки, оцени?
– спросил он Борю негромко.
Директор принял нас не сразу, у него было много людей и дел.
– Как только Скафандр (Скориков Афанасий Андронович - так ловко сократил Андрей) заведет нас в барокамеру...
– учил нас Андрей. Это он так говорил.
А смысл был такой: как только Афанасий Андроновнч пригласит нас в кабинет, мы сразу в три голоса начинаем каяться - все равно проиграли. А Боре не хотелось ставить под удар Ангелину, которую он боготворил. Они отступали без боя.
Я смотрел на своих друзей и думал: до чего же они непохожи друг на друга. Андрей Босов - высокий, всегда одетый с иголочки. Вот и сегодня он явился в школу в наимоднейших брюках, расклешенных до невероятной ширины, в ярко-красных носках и в тупоносых туфлях на великанской платформе. Боря - приземистый и широкоплечий, пиджачок на нем мятый, немодные брюки-дудочки позабыли, а может, никогда и не знали, что такое глажка и "стрелки"...
Босов - "золотая голова", Матюшин - "золотые руки". Это все знают и все признают. Интересно, из какого вещества сделан я - недоразвитое туловище "Группы АБЭ"?
Наконец нас попросили войти. У директора был усталый вид, как у мамы после операционного дня.
Несколько минут он молча что-то писал и хмурился.
– Мы больше не будем, Афанасий Андронович, - начал, косясь на Андрея, Боря.
– Больше не будете, меньше не будете - это все не то.
– Директор поднял на нас глаза.
– Это детский сад. А у нас уже школа. И вы старшеклассники.
Комсомольцы. На кого же мне опереться, если не на вас?
Мы молчали. Ждали, куда он клонит.
– Знаете, чего вам не хватает, чтобы быть хозяевами школы?
– спросил директор, вставая из-за стола.
С позапрошлого года мне известно, что такие вопросы называются риторическими. Они не предполагают ответа.
– Нам не хватает возможности носить ту прическу, которая по душе. Слова принадлежали мне, а голос нет. Сипение какое-то.
– Только и всего?
– рассмеялся директор.
– Ответственности вам не хватает, вот чего, - строго добавил он. Все ясно. Это у него пунктик такой - говорить об ответственности.