С тобой все ясно (дневник Эдика Градова)
Шрифт:
– Не дают балдеть громко - придется втихую, - сокрушается он.
– Тебе плеснуть, сынок?
Я отрицательно качаю головой и достаю сигарету.
Делаю вид, что все в порядке вещей. Андрей мне намекал недавно, что Боря к бутылочке прикладывался, но при мне... Я молчу, потому что боюсь, как бы Матюшин не отрезал по-босовски: "Град, выпади!" А "сынка" я как-нибудь переживу.
Боря одним духом выпивает почти полный стакан и тут же наливает еще. Не закусывает.
– Балдей.
– Он снова протягивает мне стакан.
Я снова отказываюсь.
– Ах да, я и забыл, что ты у нас девушка непорочная. Ну тогда отвернись, а то плохому научишься.
– Он пьет, смеется, краснеет, загорелое лицо его цветом напоминает теперь магнитофонную пленку.
– Борис Михайлович, что случилось?
– спрашиваю я.
– Все нормально, - медленно выговаривает он.
У Бори всегда "все нормально", но я чувствую, что сегодня это не так. Он хочет налить еще, но я выхватываю бутылку. Он не пытается ее вырвать, только бормочет:
– Я могу один пол-литра... Спорим?
– Руки его бессмысленно болтаются в воздухе.
– Можешь, можешь. Что случилось?
– Не бойся, все нормально.
– Боря встает и, покачиваясь, идет к окну. Двух мачех пережил - переживу и эту...
Вот оно что. У Матюшина-старшего два пунктика: пить и жениться. И мачехи Боре попадаются какие-то непутевые и неласковые. Хорошо хоть долго не задерживаются. Интересно, как бы я реагировал, если бы Римма Николаевна привела нам кого-нибудь в "папы"?
В отчимы то есть. Томка, кажется, не против. Но я...
К счастью, товарищ Градова поглощена своей больницей по макушку. Кажется, так.
– Борис Михайлович, я хочу с тобой насчет нашей литературной мачехи... Представь, это мужик. Обещал нам устроить веселую жизнь...
– Ну и пусть.
– Боря совсем повесил голову.
– Как это пусть? А Бабуся? Давай хоть траурную неделю объявим, что ли?
– Давай, - безучастно повторяет Боря. Он думает о своем.
Я снова закуриваю. Все-таки я болван. Даже друзей своих не знаю. Вот Борис Михайлович Матюшин.
Он всегда казался мне человеком с одним неизвестным.
Сама простота. Земля. Душа на ладони. Иное дело Андрей - там неизвестных тысяча. Уравнение, которое решения не имеет. Для меня, во всяком случае.
Что же получается? Андрея для меня загадка. Роман-Газета - загадка. И вот еще одна - сидит и хлопает ресницами.
– Знаешь что, - неожиданно и зло говорит Боря.
– Если жить честно, ничего не добьешься. Видишь, как мы живем? Видишь? А у соседей посмотрел бы - машина, гараж, дача...
– Если б твой отец бросил пить...
–
"Вся сила в деньгах. Есть деньги - все есть, нет их - ничего нет".
– С тобой все ясно, Борис Михайлович. Ты окосел.
В эту минуту я решил, что не буду пить. Никогда.
– Разболтался я.
– Боря шумно вздохнул.
– Не путем это. Знаешь, все надоело. И дом и школа - все.
Давай дадим деру, а? Рванем на море? Андрея мы уговорим, он согласится. Давай?
– А деньги?
– А руки зачем?
– От трудов праведных не наживешь палат каменных. Ты же так считаешь?
– Нам палаты и не нужны. Нам на автобус и чтоб с голоду не сдохнуть. Ну как?
Я задумался. Мне так живо представилось море.
Бежишь по гальке, раскаленной, словно белые угли, и ныряешь в зеленоватую прохладу. Море тебя обнимает и выталкивает - подыши, мол. Ветерок пахучий - соль, водоросли, сосны. А если еще и волна в кудряшках, как у Ани Левской...
– Даешь море!
– заорал я как сумасшедший.
– И ставь на прощаньице шейк - назло соседям и всем мачехам на свете!
Быстро, быстро они забыли Бабусю. Неужели и я забуду? Неужели мы все предатели? Мы же совсем не вспоминаем первую учительницу Людмилу Бориславовну, а как ее любили! Я вчера пошел к ней на перемене: она со своей малышней возится, меня и не заметила. На следующей перемене я опять. А подойти неловко, скован, как рыцарь доспехами. Она наконец меня заметила: "А, Вадик!.. Ну да, Эдик. Прости. У меня сейчас мальчик есть, очень на тебя похож. Мой Вадик такой же беспокойный, каким был ты..."
Я всегда считал, что отец меня предал. Нас с Томкой. С Риммой Николаевной - это их дело, взрослое.
Там не разбери-поймешь. Мне хотелось бы и разобраться, и понять. Но ей больно говорить об этом, и я не суюсь
А теперь получается, что и мы с Томкой отца - тоже? Как ему живется? Почему он поздравляет нас с праздниками, а мы его нет? Может, ему плохо сейчас?
Мы не знаем.
Уеду, уеду к отцу! Брошусь ему в ноги. "Папочка, - скажу, - прости".
Кто меня там ждет!
Пришел этот. Лысый! "Группа АБЭ" встретила его достойно: все мы явились в трауре. Черная рубашка, черный костюм, черные ботинки и черные носки. Потрудился я, попотел и побегал, по своего добился. Правда, Андрей звонил вечером: "На фига мы вырядились, как паяцы?" Боря колеблется: "Не путем это все. Мужчина старается, а мы..."
Буду носить траур до конца недели.
Старшую вожатую зовут Любочка. Все так зовут - и директор, и малышня. Любочка и Любочка.