С третьей попытки
Шрифт:
Жена его, правда, первые годы как была, так и оставалась рядовой учительницей, но это уже просто по инерции. Её зарплату, которую и платили-то нерегулярно, муж мог в любой момент вытащить из своего бумажника (а мог и две, и три, если бы потребовалось!), так что экономическая необходимость в ее учительских трудах напрочь отпала – никакого влияния на семейный бюджет они уже не имели. А посему, когда они переехали из своей однокомнатной квартирки в задрипанном микрорайоне в роскошные – иначе не скажешь (высокие потолки, огромные прихожая и кухня, евроремонт и так далее) – четырехкомнатные хоромы на одной из центральных улиц и ездить на работу Анне Владимировне стало слишком далеко, она уволилась из своей школы и ни в какую другую устраиваться не стала. И муж давно склонял ее к этому, да и она, по-видимому, не слишком отстаивала свое право на труд.
Я думаю, читателю ясно, что никто мне ничего подобного не рассказывал, и это я сам – по своей привычке – пытаюсь домысливать, примеряя себя на место героини. И мне кажется, я более или менее понимаю мотивы ее поведения. И до того обычная советская школа по царящей в ней атмосфере неуклонно приближалась к дурдому, а в те годы и вовсе покатилась вниз по лестнице, ведущей вниз. Общество окончательно убедилось, что образование ничего существенного не дает в борьбе за материальное благополучие и что, даже если ты, в конце концов, станешь профессором (высшая степень образованности в обыденном понимании), то это вовсе не гарантирует тебе прожиточный минимум. Не в этом, оказывается, счастье! И дети – чуткий барометр социальных настроений – восприняли этот тезис как руководство к действию (тем более, что он идеально совпадал с их испокон веку
Как бы то ни было, к началу нашей истории Анна Владимировна уже несколько лет нигде не работала и пребывала в статусе «домохозяйки» (воспользуюсь этим откровенно совковым термином, поскольку не знаю, как принято сегодня именовать жен успешных бизнесменов). Она уже, надо полагать, достаточно освоилась в этой новой для нее реальности. Привыкла к сытой, обеспеченной жизни, к покупкам нарядов и украшений, к ужинам в модных ресторанах, к посещениям всяких там бутиков, косметических салонов, концертов с приезжими знаменитостями и к прочим – совершенно неизвестным мне – радостям жизни женщины, имеющей богатого и не страдающего излишней скаредностью мужа. Будем считать, что такая жизнь ее вполне устраивала и ничего другого она от нее не ожидала. Выпал ей в жизненной игре счастливый номер, вот она и пользовалась теми благами, которые принесло ей удачное замужество.
2
Теперь я должен более подробно охарактеризовать, насколько смогу, второе действующее лицо рассказываемой истории – Виктора Чебакова – будущего покойника, вокруг которого и оказалась заверчена вся интрига. По имени-отчеству к нашему герою обращались, видимо, только его подчиненные и какие-нибудь официальные лица или случайные знакомые, а в более тесном кругу друзей и недругов, в котором он вращался, Виктор был известен под кличкой «Пескарь» (или, как вариант, «Витя-Пескарь»). Прозвище это приклеилось к нему в некие незапамятные времена, когда о его будущей бизнес-карьере не было еще и речи, но сохранилось до его последних дней. За глаза его никто иначе и не называл. Во всяком случае, до меня эта история дошла как примечательное описание не столько жизни, сколько смерти Вити-Пескаря. Можно только догадываться, почему он стал «Пескарем»? Казалось бы, ему естественней было бы называться «Чебаком», но давние Витины приятели, давшие ему это прозвище, решили по-своему. Вероятно, определенную роль в этом сыграли как его внешний вид (мордастенький такой, с некоторой – заметной уже в юности – округлостью форм), так и его живость, юркость, скорее присущие именно этой рыбке, чем более плоскому, инертному и вялому на вид чебаку.
К моменту своей первой смерти Пескарь уже сильно раскрутился, даже если сравнивать не с застойными временами, а с теми первыми годами, когда они переехали в новую квартиру. Он был уже хозяином довольно крупного магазина, в котором продавались ставшие обыденностью компьютеры, видео- и оргтехника, а также единоличным владельцем парфюмерного и занимавшего почти весь нижний этаж большого здания магазина хозтоваров, по-прежнему носившего «старорежимное» название 1000 мелочей. Продолжали функционировать (даже увеличившись в числе) и появившиеся в начале его бурной карьеры ларьки, торговавшие всякой «мягкой рухлядью»: от вьетнамских маек и неясного происхождения пуховиков до шикарных кожаных курток, дубленок и норковых шуб. При этом его торговые точки ориентировались теперь не столько на розницу, сколько на мелкий опт, снабжая своим товаром приезжавших в город коммерсантов из области. Ясно, что в этом конгломерате предприятий крутились уже серьезные деньги, по сравнению с которыми расходы на жизнь, на ежедневные потребности и прихоти, включая развлечения начинавшей входить во вкус Витиной жены, составляли лишь незначительную долю контролируемых Пескарем капиталов. Но самой известной частью всей этой «микроимперии» был ресторан «Три пескаря», с вывески которого посетителям приветливо улыбались лиса Алиса и кот Базилио, – этакая современная харчевня, не поражающая размахом, но довольно популярная среди окрестного жулья, чиновников средней руки и прочих баловней судьбы, имевших возможность обедать, ужинать и праздновать свои юбилеи и деловые успехи в такого рода заведениях. Наверное, доходы с этого ресторанчика не делали погоды в общем обороте принадлежащих Пескарю коммерческих предприятий, но это была его, так сказать, визитная карточка. Всякий человек со стороны, поинтересовавшийся: кто это такой – Чебаков? – неминуемо получил бы ответ: ну этот, который «Три Пескаря». Здесь была Витина «штаб-квартира», здесь проще всего было его застать, здесь назначались деловые встречи, велись нескончаемые переговоры, улаживались конфликты, обсуждались всяческие «бизнес-планы», передавались из рук в руки дипломаты с изрядными суммами, подписывались и тут же «вспрыскивались» контракты... А впрочем, не буду морочить читателю голову – я уже сознался, что ничего про эту жизнь не знаю и пишу о ней по канве, усвоенной из телевизионных передач. Однако ясно, что нечто подобное происходило и на самом деле.
Предвосхищая будущие события, чрезвычайно интересно было бы узнать, подоплеку столь стремительного взлета этого самого Пескаря. Из грязи, можно сказать... ну пусть не в князи, но в число каких-то купцов I гильдии или даже боярских детей, то есть в круг тех, кто уже достаточно близко соприкасается с настоящими князьями и боярами нашего времени. Он ведь уже и в мэрии имел каких-то влиятельных знакомых и даже туманно намекал на свои планы заняться политической деятельностью – в горсовет что ли собирался баллотироваться? То есть пер и раздувался прямо как на дрожжах. Вот и возникает вопрос: как ему это удавалось? Ну, активный, шустрый, в любую щель без мыла пролезет, но ведь таких молодцов полно в любой конторе и их на два порядка больше, чем хлебных мест, на которые они стремятся протолкаться. Конечно, Пескарь и до того как-то умел пристраиваться невдалеке от начальства. Он, видимо, не связывал своих планов на будущее с полученными в институте профессиональными знаниями (да и были ли они?), а больше напирал на общественную активность: всякие там смотры самодеятельности, спартакиады, ленинские зачеты, студенческие стройотряды и так далее. Сам он, ясное дело, не пел, не танцевал, с шестом не прыгал и, тем более, не махал топором на строительстве какого-нибудь откормочного цеха, но в организации всех этих комсомольско-молодежных инициатив и начинаний Витя был не последним человеком. Во всём он участвовал (хоть и не на первых ролях), что-то планировал, координировал, контролировал и готовил отчеты, мотался туда и сюда, так что за студенческие годы успел объездить полстраны. И при этом, естественно, всегда был на виду. Не только институтские проректоры и деканы хорошо знали этого студента, но и в комсомольских райкоме и горкоме он постоянно фигурировал в каких-то планах и отчетах. В президиумах он, пожалуй, сидел крайне редко, но вот чести пожать при знакомстве ручки тех, кто по праву занимает места в президиуме, удостаивался регулярно. Такой вот хорошо известный в советское время типаж. Достаточно было в рассказанной мне истории употребить словосочетание комсомольский деятель, чтобы я мог, не сомневаясь, вставить в известную с юных лет картинку никогда не виденного мною Пескаря. Можно предполагать,
Правда, из того, что нам известно, можно заключить, что его кипучая деятельность и способность быть на виду не приносили ему каких-то заметных дивидендов. Что-то он всё же, по-видимому, получил: и при распределении после защиты диплома он попал на крупный завод в областном центре (а не поехал, как многие, на Камчатку или в полюбившиеся мне Березники), и свою первую квартирку он получил как молодой специалист (а большинство имевших тот же статус так и осталось ни с чем). Но пробиться на хотя бы маленькую начальственную должность ему за все эти годы не удалось, и настоящая карта поперла к нему лишь с началом «перестройки». Правда, опять же можно сказать, что основными козырями, накопленными Пескарем за предшествующие годы, были его обширные знакомства на самых разных уровнях общественной пирамиды. Главным образом, в том самом слое «комсомольских активистов» и прочих молодых прохиндеев, на всё готовых, но при этом еще не обремененных наличием в биографии судимости по уголовному делу, которые и стали первичным массовым кадровым резервом при переходе на квазикапиталистические рельсы в нашей стране.
И всё-таки трудно отделаться от подозрения, что в истории восхождения Вити-Пескаря из грязи в купцы I гильдии, нам остаются не видны какие-то важные пружины. Уж очень быстро и гладко произошла эта метаморфоза. Так и подмывает предположить, что была у нашего героя некая, если не мохнатая лапа, то, по крайней мере, влиятельная ручонка, которая сообщила ему первоначальный импульс и придала достаточное для отрыва от земли (от грязи) ускорение, а затем на последующих этапах оберегала его от многочисленных опасностей. И в самом деле: не пристрелили Пескаря еще на подступах к строительству его «микроимперии» и не обобрали до нитки, размахивая утюгом и паяльником. В отличие от многих Витя счастливо избежал этой участи. И милиция им не заинтересовалась, а ведь ни для кого не секрет, что всякий наш бизнесмен (на любом уровне богатства) повинен, по меньшей мере, в отношении нескольких статей уголовного кодекса, не говоря уже о прочих строжайших инструкциях и предписаниях властных инстанций. Без нарушения этих записанных в законе и подзаконных актах норм (молчу уже о моральных нормах) никакая деятельность у нас просто невозможна – законы сочиняют опытные люди, и они всё заранее предусмотрели. Не протиснуться через эту сеть, ни за что не зацепившись, – и, если ты начал что-то делать, значит, ты уже на крючке. Можно брать любого и сажать его на какой тебе заблагорассудится срок. Но ведь не вмешивалась милиция в Витину карьеру и не тыкала носом в его мелкую (а может, и крупную – это как посмотреть!) уголовщину. И налоговая инспекция его особенно не прижимала, хотя, наверное, могла бы, если бы захотела. Избежал он – до поры, до времени – всех таких напастей. Видно, ворожил ему кто-то, обладающий серьезными возможностями в этом плане.
Ясно, что все такие вопросы можно снять одной фразой: Пескарю просто везло. Может ведь кому-то повезти, и не один раз, а несколько раз подряд в самых разных ситуациях? Может, конечно. С этим не поспоришь. Однако жизнь показывает, что если попристальней присмотреться к тем из «везунчиков», о ком мы можем хоть что-то узнать, то в большинстве случаев окажется, что «повезло» этому заинтересовавшему нас типу гораздо раньше, чем он попал в наше поле зрения. Он родился в нужном месте, в нужное время, и его папа (или мама, или дядя, или друг детства, или папа его жены – а часто и все они вместе) занимает в социальной структуре некую позицию, которая дает ему широкие возможности влиять на ход событий в какой-то сфере жизни [3] . Так у председателя Госконцерта (или как он там называется?) дочка, наверняка, обладает исключительным голосом, что обеспечило ее певческую карьеру и позволило стать солисткой популярной группы, претендующей на участие в конкурсе «Евровидения». Ну и так далее. (Всем нашим так называемым «социологам», «политологам» и всяким другим «бизнес-аналитикам», озабоченным долгосрочными экономическими прогнозами на основании данных Роскомстата и Международного банка развития и тому подобной ерундой, следовало бы в первую очередь детально выяснить, кто на ком женат и чем занимаются их дети, двоюродные братья, племянники и прочие родственники и свойственники, а также их однополчане и друзья по преферансу. После составления такой карты родственно-клановых связей истинная структура общества, в котором нам выпало жить, стала бы намного прозрачнее и логичнее). Однако про Пескаря ничего подобного не известно – его родителям, родственникам или однокашникам по школе и институту рассказчики не уделили ни малейшего внимания. Но, может, что-то здесь всё же было?
3
Мне понравился анекдот на эту тему, услышанный несколько лет назад:
Новый русский приходит к старому еврею и говорит...
– Папа, дай денег!
Мой знакомый, непосредственно пересказавший мне занятную историю упадка и разрушения Пескаревой империи и последовавших за этим событий, предполагал, что еще со студенческих лет Витя (попавшись, вероятно, на каком-то прегрешении, грозившем исключением из комсомола и из вуза) был завербован КГБ. Или – как вариант – имел близкого родственника, тесно сотрудничавшего с этой организацией. В таких рассуждениях, безусловно, есть свой резон. Можно не сомневаться – это ведь видно невооруженным взглядом, – что почти все деятели, всплывшие на поверхность в ранние перестроечные годы, были ставленниками этой очень скупо рекламирующей свою деятельность «конторы», да и вся пресловутая «перестройка» подготавливалась в ее недрах и шла под ее контролем. И сам Михаил Сергеевич ориентировался в своей партийной карьере на Андропова, входя в его ближайшее окружение, и те, кого он потом, став генсеком, тащил на самый верх, были из той же самой команды. Неудивительно, что получивший такую закалку наш первый демократически избранный президент, всей душой приверженный общеевропейским ценностям и правам человека, при случае не пренебрегал и саперными лопатками в качестве средства переубеждения еще не доросшей до этих ценностей публики. Точно такими же гуманистами и демократами были и его ближайшие сподвижники, вытащенные им на высшие посты государственной власти, а затем возглавившие ГКЧП. Ну и по нисходящей: практически все известные глашатаи и прорабы перестройки были детьми и внуками командиров чоновских отрядов, зарубежных спецкоров «Комсомольской правды», ТАСС и АПН или тех неизвестных широкой публике трудяг, что несли свою нелегкую службу в советских посольствах и торгпредствах, всяких там Комитетах защиты мира, организациях ЮНЕСКО, Институтах США и Канады, Комитетах по делам печати... и так далее и тому подобное. Несть числа таким конторам и конторкам (что и созданы-то, главным образом, для трудоустройства этих детей и внуков, размножающихся без сталинских отстрелов в геометрической прогрессии), уже сама принадлежность к которым свидетельствует об истинном роде занятий индивида с не меньшей достоверностью, нежели предъявленное служебное удостоверение в темно-вишневых корочках. Бесчисленное множество таких «детей юристов», окончивших МГИМО, Академию внешней торговли или Институт восточных языков и тому подобные вузы, ринулись в открытые Горби и его командой шлюзы и создавали «политические партии», выступали в советах всех уровней, вещали с экранов о новом мышлении и возвращении к светлым идеалам русского предпринимательства. Однако их активность вовсе не ограничивалась созданием такого идеологического прикрытия происходящей социальной трансформации. Аналогичные процессы шли и в малозаметной для рядового гражданина экономической сфере. Передача власти и финансовых рычагов управления от замшелых партийных чинуш той руководимой кураторами из КГБ новой поросли, о которой идет речь, шла полным ходом. Так что первыми легальными советскими «коммерсантами» становились не столько бывшие деляги и фарцовщики, сколько скромные завлабы, кэвээнщики, активисты «комсомольского прожектора» и тому подобные выходцы из народной гущи, давно сотрудничавшие с могущественной организацией, которая, вырвавшись из-под партийного контроля, претендовала на первое место в новой структуре государственной власти. Почему бы и не предположить, что обсуждаемый нами Пескарь так же, как и многие его соратники по комсомольской деятельности, воспользовался давними связями и, ввязавшись в опасные авантюры, был незримо опекаем людьми в погонах, которые направляли и контролировали всю его «коммерцию»? Это хорошо объяснило бы его удивительную везучесть.