С третьей попытки

Слободской Николай

Хотя кратковременный вояж в ближнее зарубежье был предпринят нашей путешественницей без участия и содействия городской милиции, но, возвратившись из него, она не могла не поделиться сногсшибательными новостями с теми, кто беседовал с ней раньше и предъявлял для опознания мужнино обручальное кольцо. Она по собственной инициативе обратилась в райотдел и поведала тому сотруднику, который оформлял дело об убийстве Пескаря, следующую нетривиальную – граничащую со сказкой – байку. Мы не знаем, как отнеслись к услышанному в милиции, но в нашу историю этот эпизод вошел в том виде, в каком он прозвучал в рассказе вдовы Пескаря.

По ее словам, всё началось с уже известного нам вечернего телефонного звонка по межгороду. Звонивший осведомился о возможности поговорить с Нюсей, и когда она, сознавшись, что это она и есть, стала выяснять, кто звонит и чего ему надо, то ее собеседник представился капитаном молдавской полиции из Кишинева и в нескольких фразах изложил суть интересовавшего их вопроса. За несколько дней до того в одной из кишиневских трущоб был обнаружен труп мужчины лет сорока – сорока пяти (по оценке экспертизы). Соседям, обитавшим в тех же заброшенных и обреченных на слом домах, он был известен, но никто (якобы) не знал, кто он и откуда. Он ни с кем не сходился и непонятно, чем занимался, а единственный его интерес был ограничен получением очередной дозы наркотика, и что удивительно, он каким-то образом эти дозы регулярно получал. (Все подробности Анна Владимировна узнала, конечно, не в кратком

телефонном разговоре, а уже в Кишиневе, но я не стану делить эту информацию на части и сразу же сообщу всё, что ей стало известно). Экспертиза установила, что у покойника была хроническая героиновая интоксикация, и в качестве непосредственной причины смерти выставила передозировку наркотика. Никаких вещей у погибшего не было найдено, если не считать надетых на нем замызганной майки и тренировочных штанов. Ни копейки денег. А ведь должны были у него быть деньги – как-то же он расплачивался за свою дурь, что-то ел, пил, ездил на автобусе. Но поскольку первыми его труп обнаружили соседи-бомжи, ничего другого не следовало и ожидать, – не такие они лопухи, чтобы не подобрать оставшееся без хозяина имущество. При этом, как всегда, никто ничего не видел, не слышал и не знал. Как жил? Как умер? С кем встречался? Где брал героин? Про то один бог ведает. Даже нет смысла пытаться это выяснить.

К счастью, в кармане штанов покойника нашли паспорт и маленькую затрепанную записную книжку. Больше в той каморке, в которой он лежал на брошенном на пол матрасе, абсолютно ничего не было. Найденный паспорт практически ничего не дал расследующим это дело. Выданный на имя гражданина Молдавии Такого-то Такого-то, он быстро был квалифицирован как поддельный. С полустертой фотографией, с подчистками и исправлениями он, возможно, годился для получения почты «До востребования», но не мог выдержать серьезной проверки. А вот с записной книжкой дело обернулось иначе. Записей в ней было немного, да и те, сделанные простым карандашом, сокращенные и частично затершиеся, были бесполезны для выяснения личности умершего мужчины. Несколько страничек каких-то подсчетов или расчетов: что это? денежные суммы? в леях? рублях? долларах? А может, это миллиграммы или километры? Или вовсе зашифрованные записи? Кроме того, шесть телефонных номеров с неясными пометками: номер (телефон аптеки) и рядом буквы КД или номер (кафе Bisquit) и пометка 17-30. Что из этого можно извлечь? Какие-то еще сокращенные записи, разобрать которые способен лишь тот, кто их писал. Почерк неровный, неразборчивый – строчки загибаются, наезжают друг на друга. Ничего не поймешь. Анне Владимировне показывали эту книжку, но и она ничего не смогла в ней разобрать.

Но была в книжке еще одна – отдельно стоящая на предпоследней странице и сделанная чернилами – запись: номер домашнего телефона Чебаковых (вместе с кодом города) и имя – Нюся. Вот она-то и вывела полицейских на верный след.

Когда капитан звонил по найденному в книжке номеру и спрашивал Нюсю, он, конечно, стрелял наудачу, но попал он в самую точку. Анна Владимировна, уяснив себе сущность стоящей перед кишиневской полицией проблемы, рассказала (не вдаваясь в детали) о своем без вести пропавшем в ноябре прошлого года муже и сразу согласилась приехать, чтобы решить, не его ли тело ждет опознания в морге молдавской судмедэкспертизы. Капитан дал ей телефон городского УВД, чтобы она могла удостовериться, что речь не идет о чьей-то злой, издевательской шутке, и просил сообщить, когда она прибудет в Кишинев. Он был очень любезен и заверил, что ее встретят и по прибытии оплатят ей расходы на дорогу и проживание. Так всё и вышло. Сама процедура опознания длилась недолго, и наша героиня признала в покойнике своего мужа. По ее словам, он очень исхудал – килограммов на тридцать – и выглядел просто ужасно: заросшие черной с проседью щетиной впалые щеки и длинные корявые – как у дурного старца – ногти на ногах. Ничего похожего на чистенького, гладенького, всегда аккуратно выбритого и подстриженного Пескаря. Но всё же у нее не было сомнений, что предъявленное ей для опознания человеческое тело принадлежало при жизни ее мужу – Виктору Чебакову. Точно так же она подтвердила, что чернильная запись в найденной книжке была сделана им же – его почерком, – хотя относительно автора карандашных заметок такой уверенности у нее не было. Да я еще, когда ехала, не сомневалась, что это он, – рассказывала дважды вдова беседующему с ней милиционеру. – Никто кроме него меня Нюсей не называл. Это его было домашнее словечко: когда особенно расчувствуется или подлизаться захочет, вот тогда – Нюся, Нюсенька.

Лишь в Кишиневе – после опознания – Анна Владимировна созналась тамошним полицейским, что у нее уже есть свидетельство о смерти мужа, которое она и предъявила не ожидавшему ничего подобного капитану, ведущему это дело и опекавшему ее во время пребывания в Молдавии. Несмотря на возникшее в начале замешательство, всё было, в конце концов, улажено, и необходимые документы были написаны и подписаны. Такие случаи ложных опознаний и подобных ошибок, по-видимому, хоть и очень редко, но бывают, и надо полагать, существуют какие-то циркуляры и инструкции, регламентирующие их исправление и фиксацию в документах истинного положения дел. Наверное, что-то было сделано и в данном случае. Результаты опознания были надлежащим образом оформлены, и кишиневский ЗАГС (или как он у них там называется?) выдал ей свидетельство о смерти В.Чебакова с новой датой его кончины, отменив тем самым предыдущую бумажку. Тело усопшего было без промедлений кремировано, после чего вдова увезла его прах в родной город и похоронила (уже без всяких церемоний) под высившимся на могиле памятником. Пришлось, конечно, изменить на нем да­ту смерти, но призванному для этой цели масте­ру удалось сделать это достаточно аккуратно – издали ничего и не заметишь. Здесь надо сказать, что вдова не стала извлекать из могилы урну с прахом того неизвестного, который до тех пор числился В.Чебаковым, – посчитала это не­при­личным и отталкивающим. Да и ку­да его де­вать? На помойку не выбросишь. Разбирательство с этим вопросом, наверняка, сулило долгую бюрократическую волокиту. Нет уж, раз так получилось, пусть лежит в этой братской могиле. Вряд ли Виктор станет жаловаться на тесноту в своем последнем месте упокоения.

Никакого ажиотажа известие о повторной смерти Пескаря не вызвало, да оно, вероятно, мало до кого и дошло. Анна Владимировна на эту тему не распространялась, хотя, может, и рассказала кому-то из знакомых. Кого теперь интересовал этот Пескарь? Жил и помер – чуть раньше, чуть позже – какая кому разница? Милиционеры, по-видимому, были довольны, закрыв – в связи с отсутствием состава преступления – висящее на них дело об убийстве, но трубить об этом на всех углах у них не было ни малейшего повода. Единственными, кого могло это сообщение всерьез заинтересовать, были Тимоша с компанией и их тесный, так сказать, круг общения. Для них, нет сомнений, был весьма значим тот факт, что сбежавший Пескарь сумел ускользнуть – и теперь уж навсегда – от их справедливой мести. Надо заметить, что рассказ Анны Владимировны (и со многими подробностями) стал известен Тимоше чуть ли не сразу же после посещения ею райотдела милиции. Приходится сделать вывод, что не только милиция имеет секретных агентов в криминальных

кругах, но и противоположная сторона широко пользуется услугами своих Клеточниковых и Штирлицев в милицейской среде (да и в газетах об этом нередко пишут). Можно предполагать, что Тимоша и его друганы не были обрадованы дошедшим до них сообщением, но им не оставалось ничего иного, как скрывать свою досаду и шипеть: вот... сбежать хотел... ан нет, от смерти не сбежишь... нашла его, собаку... Однако злорадные комментарии мало кого могли обмануть и выглядели как размахивание кулаками после несостоявшейся драки.

Эпопея районного масштаба, описывающая взлет и падение Пескаря, окончательно завершилась, и даже созданные ею круги на воде того болотца, в котором жили наши герои, разгладились, не оставив следа. Так это выглядело в конце лета, но уже через три месяца выяснилось, что это – не более чем иллюзия, и у нашей истории имеется третий (смотри название повести), заключительный акт.

6

Драматический эпизод, ознаменовавший начало последней части нашей истории, разворачивался без видимого участия известных читателю персонажей, но приблизительно в том же районе, где жила главная героиня. Так что дом, о коем пойдет речь, располагался на той же улице, что и школа, в которой она учительствовала. Самый обыкновенный дом – построенная уже в восьмидесятые типовая девятиэтажка, протянувшаяся чуть ли не на целый квартал. Примыкавшие почти впритык к ней два дома более старой постройки и металлическая ограда бывшего детского сада, занятого с некоторых пор подозрительными частными лавочками медико-оздоровительного профиля, отгораживали замкнутое со всех сторон пространство, войти куда можно было с любого угла, но въехать – только через узкую арку, прорезавшую девятиэтажку насквозь [4] . Обычный городской двор с детской площадкой – налицо песочница и сваренная из водопроводных труб городушка для гимнастических упражнений (лазалка, как говорят дети), – с непременными стоящими там и сям лавочками и с довольно жиденькими, уже облетевшими по случаю поздней осени кустиками. Стандартная картинка уютного городского двора периода позднего совка, которая сегодня уже не вызывает особой гордости у проживающих здесь горожан, в массе своей переехавших сюда из еще более невзрачных мест обитания, а то и прямо из сельских изб. Жизненные стандарты разительно изменились, и в своих мечтах большинство теперь вовсе не связывает будущее с тусклым прозябанием в таком доме, а видит себя в увитом виноградными лозами дворике скромного двухэтажного особнячка на берегу Адриатического – или, в крайнем случае, самого синего в мире Черного – моря.

4

Это существенная деталь описываемой диспозиции. Так что рассказывающий мне сию историю не поленился набросать на бумажке схематический план места действия.

Около двух часов дня в описанный двор въехал сверкающий черным лаком навороченный джип, на которых разъезжают лишь крутые ребята, обычно не удостаивающие своими визитами жильцов подобных домов. В это время во дворе почти никого не было, только на лавочке сидели и вяло обсуждали вчерашний бразильский сериал две пожилых женщины и совсем уж ветхая старушка. Кроме них дворовая общественность была представлена двумя возившимися в песочнице карапузами, небольшой стайкой девочек младшего школьного возраста, галдевших в сторонке около нарисованных мелом на асфальте монстриков, и компанией мальчишек, того же возраста, время от времени проносившихся через двор с истошными воплями, размахивая пластмассовы­ми пистолетами и автоматами. Эта мирная картинка была нарушена появлением плохо вписывающегося в нее джипа, завернувшего сюда из какой-то другой жизни. Но нарушена не надолго. Бандиты пожаловали. Чего им тут? – без особой тревоги в голосе заметила одна из женщин. Мальчишки, привлеченные видом роскошной машины, потаращились на нее из отдаления, поспорили, какой она марки, и опять умчались. Вот и вся реакция случайных зрителей на поворотное в нашей истории событие.

Правда, при взгляде со стороны, ничего особенного и не происходило. Трое приехавших мордоворотов вышли из машины, после чего разделились: тот, что помладше, остался у джипа и закурил, а двое постарше вразвалочку направились ко второму с краю подъезду девятиэтажки. Вид у них был специфический, и, надо полагать, причислившая их к бандитам женщина была права – у всех визитеров это было, что называется, на морде написано. Причем трудно было предположить, что они пытаются как-то скрыть и замаскировать свою принадлежность к указанному привилегированному сословию. Скорее, напротив, своим прикидом, манерой держать себя, жестами и прочими трудно определимыми, но легко распознаваемыми на глаз деталями поведения они всячески старались подчеркнуть свое радикальное отличие от окружающих, всех этих лохов, способных служить только кормовой базой для настоящих людей, но не представляющих для них ни малейшего интереса. У одного из приехавших – возможно, старшего среди них по званию – на шее поблескивала и пресловутая золотая цепочка [5] . Конечно, бандиты – кто ж еще? Но ни о каких грабеже, разбое или бандитских разборках с мордобоем, поножовщиной и стрельбой речь, по-видимому, не шла. Всё было тихо и мирно.

5

Мне всегда было интересно, говорит ли толщина и массивность этой цепи о положении ее владельца в своей среде, о его ранге и заслугах. То есть служит ли вес такого украшения своеобразным знаком различия, по которому можно судить о значимости того, на чьей шее красуется цепь? Или же это определяется лишь индивидуальными вкусами и финансовыми возможностями носителей этих цацек? К сожалению, среди моих знакомых нет никого, кто мог бы дать ответ на этот вопрос, а обращаться за разъяснениями к кому-то с такой цепью на шее я не решаюсь. Рискованно, на мой взгляд. Вдруг он расценит мой интерес, как проявление нездорового любопытства. Лучше уж я останусь в неведении.

Оставшийся у машины браток, покурив, сел за руль и развернул свой джип носом к выезду из двора, полистал журнальчик и затих в ожидании своих напарников. Они появились минут через сорок. Нельзя сказать, что они выбежали из подъезда, но видно было, что спешат. Хлопнули дверцы, и джип сорвался с места. Еще минута, и они бы благополучно скрылись – и не было бы никакой нашей истории. Всё кончилось бы банально, и произошедшее в этом сером доме не вызвало бы ни у кого интереса. Ну, завели бы дело, помусолили бы его без видимых результатов какое-то время и отправили в архив. А что можно было бы сделать? Была какая-то подозрительная троица – их никто толком и не разглядел – и что? Даже неясно, имеют ли они какое-то отношение к расследуемому делу – не одни же они заезжали во двор за эти несколько дней. А сколько людей пешим ходом сюда заходило? Типичный висяк, как (если верить телевизору) выражаются милиционеры. Но фортуна переменчива, и кому, как не бандитам, знать об этом ее свойстве. На этот раз им серьезно не повезло.