«С» - значит сыщик
Шрифт:
— Что случилось?
— Ничего. Просто время для меня побыть одной.
— Я тебя чем-то огорчил?
— Эй, нет. Точно. Я очень устала, вот и все. Этот день рождения меня доконал. Ты меня знаешь. Такие ситуации не для меня.
Он улыбнулся, блеснули белые зубы.
— Ты должна была видеть выражение своего лица. Это было прекрасно. Очень смешно было видеть, как тебя застали врасплох.
Он облокотился на дверь, руки за спиной, свет из кухни окрасил половину его лица теплым желтым сиянием. Я поймала себя на том, что мысленно его фотографирую: голубые глаза, темные волосы. Он выглядел усталым.
Иона — полицейский,
С тех пор это так и продолжалось, туда-сюда. В ноябре она решила, что у них должен быть «открытый брак», что, как он понял, являлось эвфемизмом для ее измен. Он чувствовал, что это дало ему свободу встречаться со мной, но я вполне уверена, что он никогда не говорил об этом Камилле. Насколько «открытым» может быть этот брак? Хотя я и не хочу многого от отношений, меня несколько беспокоит неопределенность моего положения. Иногда Иона ведет себя как семьянин и водит девочек в зоопарк по воскресеньям. Иногда он ведет себя как холостой папаша, делая то же самое. Он и его дочки проводят кучу времени, уставившись на мартышек, в то время как Камилла занимается бог знает чем. Со своей стороны, я чувствую себя как второстепенный персонаж в пьесе, которую я не стала бы смотреть. Однако, грех жаловаться, когда я с самого начала знала, что он женат.
Ладно, я большая девочка и смогу с этим справиться. Ясно, что я понятия не имела, во что ввязываюсь.
— Что за выражение лица? — спросил он.
Я улыбнулась. — Это спокойной ночи. Я уже засыпаю.
— Тогда я ухожу и дам тебе поспать. У тебя замечательная квартира. Жду приглашения на обед, когда ты вернешься.
— Ага, ты знаешь, как я люблю готовить.
— Мы что-нибудь закажем.
— Хороший план.
— Позвони мне.
— Хорошо.
Если честно, лучший момент дня наступил, когда я, наконец, осталась одна. Я заперла входную дверь и убедилась в том, что все окна как следует закрыты. Выключила свет внизу и поднялась наверх по винтовой лесенке. Чтобы отметить мою первую ночь в квартире, я налила ванну, добавив немного пены, которую получила в подарок от Дарси. Она пахла сосной и напоминала средство для уборки, которое применялось в моей школе.
Я выключила свет в ванной и погрузилась в воду, глядя в окно в сторону океана, который был виден как черная полоса с широкой серебряной каймой, там где луна прорезалась через темноту. Стволы платанов, прямо за окном, были белыми, как мел, бледно-серые листья колыхались, как бумажные, под прохладным весенним ветром.
Трудно было поверить, что где-то есть человек, нанятый, чтобы убить меня. Я вполне осведомлена, что бессмертие — это только иллюзия, которую мы несем с собой, чтобы функционировать день за днем, но идея убийства по контракту никак не укладывалась в голове.
Воде в ванне остыла, и я спустила ее. В полночь я скользнула голышом между двумя новенькими простынями на своей новенькой кровати и уставилась на небо через окно в потолке. Звезды лежали на плексигласовой крышке, как крупинки соли, формируя узоры, которым дали названия древние греки столетия назад. Я могла идентифицировать Большую Медведицу, даже иногда — Малую, но никогда не видела ничего, хоть отдаленно напоминающее медведя, пояс или рака. Может, эти ребята тогда курили травку, полеживая на спине возле Пантеона, тыча пальцем в небо и неся всякий бред ночь напролет. Я даже не поняла, что уснула, когда будильник вернул меня к действительности.
Я сосредоточилась на дороге, иногда взглядывая на карту, разложенную на пассажирском сиденье. Национальные парки были бледно-зеленого цвета, пустыня Мохав — бежевого, горы оттенялись бледными мазками. Большая часть пустыни никогда не будет цивилизована, и это как-то радовало. Хотя я не большая любительница природы, ее непокорность меня восхищает. На выезде Сан-Бернардино/Риверсайд две дороги перекрещиваются и возносятся вверх, как на картинках будущего в учебнике 50-х. За ними, по обеим сторонам дороги, не было ничего, кроме телефонных проводов, каньонов цвета коричневого сахара, проволочных оград, покрытых цветущими вьюнками. Желтая дымка вдали говорила о том, что снова зацвел мескит.
Около Кабазона я остановилась на стоянке для отдыха, чтобы размять ноги. На траве, в тени ив, стоял десяток столов для пикника. Туалеты располагались в шлакоблочном строении с двухскатной крышей. Я воспользовалась одним из них и высушила руки сушилкой, так как бумажные полотенца кончились.
Было уже десять часов, я проголодалась, так что вытащила свой холодильник и водрузила на один из столов. В чем достоинство одиночества — ты сам устанавливаешь правила. Обед в полночь? Почему бы и нет, это только ты. Ланч в десять утра? Конечно, ты же босс. Ты можешь есть, когда захочешь, и называть это, как тебе нравится. Я уселась лицом к дороге и жевала сэндвич, наблюдая за приезжающими и уезжающими машинами.
Ребенок, лет пяти, играл машинками на дорожке, пока его отец дремал на скамейке. На лице папаши лежал открытый журнал, закатанные рукава рубашки открывали крупные руки.
Воздух был тихим и теплым, небо — синим и безоблачным.
Снова в дороге, я проехала мимо ветряной электоростанции, где электричество генерируется турбинами, стоящими рядами. Сегодня порывы ветра были слабыми. Я могла видеть, как ветерок гуляет между турбинами, причудливо вращая тонкие пластины, как пропеллеры на летательном аппарате легче воздуха. Может быть, когда люди исчезнут, эти странные сооружения останутся, весело перерабатывая ветер в энергию, чтобы двигать античные машины.
Ближе к Палм Спрингз характер дороги снова изменился. Дорожные щиты рекламировали фаст фуд и бензин. Сельские клубы в домах на колесах гордо именовались «резиденциями для активных взрослых». За низкими холмами вырисовывались горы, не покрытые ничем, кроме валунов, отбеленных на солнце. Я проехала мимо трейлер-парка под названием Виста дель Мар Эстатес, хотя никакого моря здесь не было видно.
Я поехала на юг по дороге 111, проехав городки Коачелла, Термал и Мекка. Справа показался Сэлтон Си. Насколько хватало глаз были только две линии асфальта, пыль по обеим сторонам, водная поверхность, мерцающая серым в поднимающемся жаре пустыни.