S.n.u.f.f.
Шрифт:
— Какая? — переспросил Грым.
— Постинформационная, — повторил дискурсмонгер. — Но это очень упрощенный рассказ. Все произошло не за один день. И главную роль, конечно, сыграла религия Маниту, которую принес людям Антихрист. Религия, соединившая древние прозрения человечества с последними открытиями науки. Снаф — это прежде всего религиозное таинство. Именно из-за него нашу веру иногда называют мувизмом.
— Понятно, — сказала Хлоя. — А на чьей стороне воевали орки в той большой войне?
— Орков придумали потом.
— Не
— Придумали не ваши тела, — ответил дискурсмонгер, — а вашу культуру и историю. В том числе и ваше представление о том, что вы древнейший народ.
— А зачем… — начал было Грым, но остановился. — Ага… Кажется, понимаю. Для снафов нужен был постоянный враг?
— Не то чтобы настоящий враг. Скорее, отвратительный и гнусный во всех проявлениях противник. Но не особенно сильный. Чтобы с ним никогда не было серьезных проблем…
Грым на всякий случай придвинулся ближе к Хлое. Но та, похоже, забыла про свою клюшку. Так же, как дискурсмонгер про осторожность.
— Знаете, почему вы не любите себя сами? — сказал он, — Вас придумали для того, чтобы ненавидеть с чистой совестью.
— Это правда, — прошептал Грым.
— Вы жертва, принесенная для сохранения цивилизации. Клапан, через который выходят дурные чувства человечества…
— Вас наверху осталось тридцать миллионов, — сказал Грым, — А нас в Уркаине раз в десять больше. Почему же человечество — это вы, а не мы?
— Потому что в вас очень мало человеческого, — отозвался дискурсмонгер.
— А в вас много? — спросил Грым.
Дискурсмонгер молчал.
Хлоя дернула Грыма за рукав.
— Пошли наверх, — сказала она, — пока я его не прибила. Хоть рожу умою. А то замучилась носить этот траур по мечте.
Когда получаешь инструкции и разъяснения от Дома Маниту, надо ехать за ними лично — религиозное начальство не любит общаться по маниту. Летчики ненавидят такие вызовы. Каждый раз надо мыться, бриться и что-то делать с прыщами на лице. Но против правил не попрешь, — на все подобные встречи мне приходилось ездить по трубе.
Кая тоже не любила оставаться одна, но не потому, что ей невыносима была разлука. В такие дни я ставил ее на паузу, чтобы она не ушла в нирвану, пока за ней никто не смотрит. Когда я делал это, мне казалось, будто я подкрадываюсь к бедной девочке сзади и бью ее по голове обернутой в вату дубиной. Впрочем, так же я поступал, когда она начинала утюжить меня своим гипертрофированным интеллектом — и не без злорадства. Каждый раз ее симуляция недовольства была предельно правдоподобной — я почти верил, что она оскорблена до глубины души.
Итак,
Меня в своем ритуальном кабинете ждала сама Алена-Либертина Тхедолбриджит Бардо, которая курирует новостную авиацию CINEWS INC от Дома Маниту. Видимо, старая ведьма вызвала меня потому, что ей не перед кем было разыгрывать свои климакгериальные мелодрамы. Недаром от нее прячутся не только оркские потаскушки в Желтой Зоне, но и собственная кошка.
Когда я вошел в ее кабинет — а он у нее реально большой без всякой ЗD-подсветки, — она в черной мантии стояла под вытяжкой у настенного алтаря и делала вид, что гадает по внутренностям оркского младенца.
Напугала.
Все знают, что младенец уже лет пять хранится у нее в шкафу в физрастворе, и это просто учебный медицинский препарат из мертворожденного микроцефала. Но старая дура без конца разыгрывает один и тот же спектакль. Видимо, действительно не понимает, что, если б она каждый день потрошила на алтаре оркских младенцев, это все равно не вызвало бы к ней никакого интереса. Даже если поднять consent age еще на двадцать лет. К чему, кстати сказать, она вместе с другими феминистками неустанно толкает общество.
— Садись, Дамилола, — пропела она, — еще минутку, и я закончу. Хочешь чаю? Или чего-то другого?
Я хотел попросить стакан крови, но потом решил не хамить — все таки от старушки немало зависит.
— Буду счастлив, мадам.
Еще минуты три она издавала какие-то эмоциональные бормотания, словно совещаясь с помогающими ей при гадании духами. Наконец, ей надоело паясничать. Она закрыла алтарную дверцу (в закрытом виде ее алтарь походил на кухонный шкаф), сняла резиновые перчатки, бросила их в ведро и подошла к столу, где сидел я.
— Дамилола, — сказала она, сделав серьезное лицо, — а что случилось с дамзелью, которую мы вертели в новостях перед последней войной? С тех пор я ее не видела.
— Об этом следует спросить у Бернара-Анри, мадам, — ответил я. — Предполагаю, в настоящий момент ею занимается он. У меня были дела на фронте.
— Да, я знаю, — снизошла она до улыбки. — Эмблема войны в этом году просто отличная, ты молодец.
— Спасибо, мадам.
Она посмотрела на меня с легкой тревогой — словно опасаясь, выдержит ли мой хрупкий разум то, что она собирается мне сказать.
— Дамилола, — произнесла она наконец, — ты давно знаешь, чем Бернар-Анри занимается с этими девчонками?
— Я не то чтобы знаю, — сказал я. — Я догадываюсь.
— А что же ты молчишь?
Я пожал плечами.
— Могу и ошибиться. Don’t look — don’t see.
— Это верно, — согласилась Алена-Либертина. — Но к данному случаю правило не относится. То, что Бернар-Анри делает с девчонкой — святотатство.
— Почему?
— Потому что она уже попала в новости и снафы. Неужели тебе не понятно?