Sabbatum. Химеры
Шрифт:
– Только дары, и выборочно.
– Максимальное количество людей?
– Десять.
Курт даже присвистнул. Это круто в столь юном возрасте держать оборону сразу от десяти Инициированных. Кристен довольно ухмыльнулась на его реакцию.
– Сколько пробыла на Начале? – Курт подключается к Ною.
– Три года.
– А что так долго?
– Заминка произошла. Знак долго не проявлялся. А потом я ждала вакансий в Инквизиторских школах.
– А с каких пор у нас стали ждать вакансии? – Ева недоверчиво косится в ее сторону.
– Я просто хотела либо к Охотникам, либо к вам.
Ничего
Я и Стефан – одни из лучших охотников, Ной – любимчик Сената, выдергиваемый Архивариусами на дела. Ева – хороший специалист по обрядам экзорцизма, но в остальном, как ведьма и охотница, не блещет талантами. Курт тоже неплох, но часто упускает преступников. Поэтому, не обнаружив явных причин странного желания оказаться здесь, не сдерживаюсь и спрашиваю у Кристен:
– Охотники делают ставку на физическую подготовку, они достаточно популярны. А почему мы?
Внезапно девушка переводит свой взгляд на меня и смотрит в упор, чуть улыбаясь. Я невольно тоже начинаю улыбаться в ответ уголками рта.
– Я фанат одного Инквизитора. Много наслышана о нем.
В комнате проносятся смешки и свистки. Я смущенно улыбаюсь и отвожу взгляд. Черт! Девица беззастенчиво флиртует.
– И чем же я удостоен такой чести?
Она откидывает темно-каштановые волосы, скрипя кожаной курткой и продолжая прожигать меня взглядом. Я уже не смущаюсь. Наоборот, меня это забавляет.
– Ни одного промаха в делах для Сената.
– Ну, знаешь ли, в Инквизиции есть и способнее меня: Варлак, Клаусснер, Булутер, Романова, Ковальчук, Грасс… Тебе продолжать?
Кристен жмет плечами.
– Ты симпатичный.
Это вызывает очередной прилив смеха у всех.
Артур, все это время молчавший и следивший за разговором, наконец подключается к нам:
– Стефан, я бы обиделся на твоем месте! Тебя уже не считают за симпатичного.
– Сейчас Ева обидится, – Реджина осаживает брата, чем вызывает еще больший смех. Ева сидит в замершей позе и стучит ногтями по столу, всем видом показывая, что солидарна с Первым Светочем Саббата. – Ладно, прекращаем паясничать. Так или иначе, тебе ее обучать, Оденкирк.
Заявление Реджины вместо того, чтобы успокоить окружающих, вызвало улюлюканье, свист и смешки в мою сторону. Я же сидел и горько улыбался, чувствуя, какую шутку сыграла со мной Светоч. Это месть за горшок, не иначе.
После обеда, когда Курт приглашает девушек на ознакомление с замком, я ловлю момент поговорить с Реджиной, как только все покидают столовую.
– Зачем это?
– Саббату нужно существовать на что-то, вот и взяла учеников.
– Я не об этом, – смотрю на Реджину, которая делает вид, что не понимает. Хотя на самом деле, кто-кто, а уж она знает лучше всех, что творится не только в жизни каждого, но и в голове.
– Тебе нужно отвлечься, Рэйнольд. Посмотри на себя, –
На каждое упоминание ее имени она делает легкий удар по столу своей ладонью, но эффект производит страшный: будто мне в голову гвоздь вбивают.
– Ты посмотри, – Реджина тут же ловит мое состояние, – Рэй, ты имя ее даже слышать не можешь!
– Реджина, я люблю ее. И так просто вычеркнуть из сердца и головы не могу, как это делаешь ты с ее вещами из комнаты!
Я взрываюсь. Мы говорим со Светочем на повышенных тонах; уверен, наши голоса слышны в замке, который эхом разносит любой громкий звук.
– Кстати, о комнате! Хорошо, что вспомнил. Что это было с утра?
– Это комната Мелани! Вещи тоже! И ты не имеешь права распоряжаться ими, стоит хозяйке покинуть пределы замка!
– Ох ты! Неужели думаешь, что она вернется? – Хелмак вздергивает подбородок и скрещивает руки на груди. Ее вопрос болезненный: вот уж несколько недель задаюсь им постоянно.
– Да, я верю, – голос-предатель звучит неуверенно.
– Химеры ее тебе так просто не отдадут. Я буду удивлена, если она еще не одна из них. Они хотели ее – они получили и теперь не выпустят живой. Это во-первых. А во-вторых, неужели ты думаешь, что она захочет вернуться после всего, что мы сделали?
– Она любит меня.
– Какая уверенность! – саркастически фыркает Реджина.
– То, что Мелани отказалась от меня на суде, ошибка, просто глупая недосказанность. И ты знаешь это, потому что сама была в суде! Так что не смей, слышишь, Реджина, не смей пытаться оттолкнуть меня от нее.
– Дурак, ты, Оденкирк. Неужели не понимаешь, что я пытаюсь уберечь тебя от ошибок и боли? – Реджина тяжело вздыхает и устало садится на один из стульев. Она смотрит на меня снизу своими светлыми серыми глазами, которые излучают материнскую заботу. Это остужает мой пыл. – Думаешь, мне не тяжело наблюдать, как ты мучаешься? Ну не дадут вам быть вместе! Вы же на разных сторонах.
– Почему ты думаешь, что Мелани снова станет Химерой?
Реджина опять тяжело вздыхает и отворачивается. Видно, что не хочет говорить свое мнение. Светоч пытается найти доводы, которые уже заранее бесполезны против моего любящего сердца.
– Хорошо. Давай представим, что она снова станет Инквизитором. И что дальше?
– Она вернется сюда.
– Скажи мне, как она будет жить дальше? Она не сможет, как Клаусснер, ненавидеть сестру. Или смириться с потерей, как Курт. Поверь, здесь, – Реджина указывает на сердце, – она очень привязана к сестре, как и та. У нее такая же связь, что у тебя была с Мириам. Ты до сих пор не оправился от ее потери. А уже шестой год идет!
В столовой повисает тишина. Слышно, как в коридоре что-то звякнуло, кто-то прошел мимо, наверху заиграл мобильник, судя по мелодии, одной из новеньких. Именно в эту затянувшуюся грустную паузу я слышу отчетливый зов Мелани: «Рэй», – и ветер проносится по столовой, раскачав люстру и всколыхнув занавески. Секунда, и все затихает, оставляя меня в смятенных чувствах.