Сабля Волынского

Хафизов Олег

Так что, ничего удивительного не было в том, что Василий Кубанец, на правах нового приятеля и коллеги, организовал для прапорщика Родионова небольшую экскурсию по владениям барина до того, как гостей пригласят за стол.

Рискуя поскользнуться в непривычных туфлях и растянуться на навощенном полу, Родионов поспевал за Кубанцем по ярко освещенному коридору, длиною с целый переулок, мимо ряда лакеев в алых и белых кафтанах, с золотыми и серебряными позументами, безмолвных и неподвижных, как восковые персоны.

– Вы любите читать? – поинтересовался Кубанец,

приглядывая через плечо за неловким прапорщиком.

– Да, когда имею время, – отвечал Родионов не очень уверенно.

Старший брат только начинал приучать его к чтению, и Родионов опасался запутаться в названиях книг перед этим умным, но все-таки подлым служителем.

– Какие ваши преференции? Что вас больше забавляет?

– То, сё: амуры, греки, ирои… – отозвался Родионов и добавил, кажется, не совсем кстати: – Подвиги Периметра.

Тактичный Василий пропустил мимо ушей эту оплошность.

– Вам, как человеку военному, полезно будет что-нибудь марциальное. Я одолжу вам Квинта Курция о Македонском из моей персональной библиотеки, ежели обещаете никому не передавать. Только благоволите зайти после ассамблеи в мой кабинет.

«Персональная библиотека, свой кабинет», – дивился на этого важного раба дворянин Родионов, не имевший ни того, ни другого.

Они начали экскурсию с оружейной комнаты, в которой по стенам, столам и витринам висело, лежало и стояло столько всякого вооружения, что его хватило бы до зубов экипировать целый батальон. Притом оружие это было порой настолько диковинное, что Родионов не всегда и понимал, как оно может действовать.

Здесь были турецкие пистолеты с инкрустацией и изогнутыми рукоятками слоновой кости и громоздкие, вызолоченные и гравированные персидские самопалы, великанские затинные пищали для стрельбы каменными шарами и миниатюрные действующие пистолетики величиной с мизинец, мощные германские арбалеты с железными стрелами-болтами и легкие кривые татарские луки, новейшие британские мушкеты и ружья тульских заводов в наборе с пистолетами, не говоря уже о белом оружии восхитительной отделки – саблях, палашах, ятаганах, кортиках – которые мальчишка-прапорщик разглядывал с особой жадностью.

– Можете подержать – это ничего, – подбодрил его Кубанец.

Родионов попробовал на вес булатный полутораручной меч, замахнулся и чуть не повалил полный парадный доспех польского гусара с лебедиными крыльями за плечами, привезенный Волынским с мирного конгресса в Немирове. Кубанец поморщился, но смолчал, и молча поправил сбитую набок кирасу польского воина.

– Какая из этих вещей, по-вашему, самая ценная? – экзаменовал офицера Кубанец.

– Не эта ли? – Родионов указал на парадный восточный шестопер, весь залитый золотом и усыпанный бриллиантами.

– Нет спору, что эта вещь дорогая, но самую ценную вы только что отложили, – лукаво улыбнулся Кубанец.

Родионов посмотрел на саблю без рукоятки, с отломленным концом, отполированную с одной стороны, а с другой покрытую корявой

ржавчиной, и только плечами пожал: у этого хитрого татарина было не понятно, когда он говорит серьезно, а когда подшучивает, поскольку выражение его лица в обоих случаях было одинаковое.

– В чем же ее прециозность? – съязвил, в свою очередь, Родионов.

– Узнаете после обеда, – отвечал Кубанец.

Представляя гостю барскую коллекцию монет, Кубанец припоминал те случаи, при которых та или иная драгоценность попала в руки Волынского, и при этом развлекал Родионова такими биографическими анекдотами из жизни господина, какие могли быть известны только слуге.

– Эту коллекцию Артемий Петрович изволили собрать по пути в Персиду и обратно. Здесь ординские дирхемы, но также и динарии, и танги, и пулы, и Бог знает еще какие монеты чуть не со времен Чингисовых.

Доставая монеты из бумажного мешочка, Кубанец бережно раскладывал их рядком по зеленому сукну стола. Одни были исчерна-зеленые, медные, другие – тускло-белые, серебряные, а некоторые блестящие, золотые, но все отчеканены неровно, словно кое-как, и испещрены мелкими червячками непонятных символов. Надо было быть, наверное, большим знатоком, чтобы заинтересоваться этой дрянью.

– Вы бывали в Персиде? – спросил Родионов, из вежливости рассматривая и перекладывая монеты.

– Увы – или, вернее – на мое счастие, что не бывал. Я был еще слишком мал и жил при лавке одного купца. Однако патрон мне кое-что об этом рассказывал.

Последовал анекдот о том, как персидский шах, по заключении торгового договора с Россией, передал с послом Волынским подарок для русского царя: целый зверинец диковинных животных, включая двух львов, двух барсов, шестерых обезьян, трех попугаев и даже слона. И как со всем этим сухопутным ковчегом Волынский кочевал по пустыне, где и на одного осла трудно найти корма и воды.

Первым делом, разбивая бивуак, люди Волынского кормили и поили зверей, а уже затем ставили шатры и отдыхали сами. В редких селениях, встречающихся на пути их каравана, посол в первую очередь закупал или забирал у жителей все то, что необходимо для поддержания зверей, а уже затем искал припасы для своей команды. Служители страдали от жестокой лихорадки, несколько офицеров умерли, и сам Артемий Петрович едва влачил ноги, но звери пересекли пустыню в полном здравии.

Последний этап пути до Астрахани посольство преодолело на баркасах по Каспийскому морю. Поскольку же слон не помещался ни на одно из имевшихся суден, то Волынский отправил его под конвоем десятка драгун сухим путем, через долины Дагестана. К этому времени посол успел издержать на слона около тысячи рублей – более, чем на всю двуногую часть своей свиты – и настолько с ним сроднился, что расставался со слезами.

– Вы не поверите, но его превосходительство очень щекотливы, – заметил Кубанец со вздохом. – Порою он может всю ночь провести рядом с больным щенком или жеребенком, выкармливая его соской.