Саблями крещенные
Шрифт:
— Ну, разогнали, ну, присоединились… — скалил почерневшие выщербленные зубы Маньчжура. — И что дальше? Без панского добра да в панском обозе?
— А то, что канцлер везет Хмельницкому гетманскую булаву. И пока вы, сотник, прозябаете здесь, в свите нового гетмана войска запорожского, окажутся другие хорунжие и сотники. Понимаете ли вы это, казак, или вам объяснить еще вразумительнее? Вы ведь неглупый человек. И не каждый день в этих краях появляется коронный канцлер с поручением Его Величества вручить королевскую булаву новому
— А не врешь?
— Врал бы, так говорил бы по-польски. А я ведь говорю с вами на языке вашего кума. Не знаете, с чего бы это?
— Неужели это правда: чтобы Хмеля — и на гетмана?!
— Сам канцлер? — прошел шумок между казаками. — Слушай, Маньчжура, а ведь действительно оказия.
— Удивил ты меня, униат, — немного тушуясь, признался Маньчжура. — Ни гонору в тебе шляхетского, ни спеси. А соврешь — так изрубим на глазах у полковника и канцлера.
— Вот и договорились. Пока мы спустимся в долину, возле усадьбы Раковских не должно остаться ни одного голодранца. Двух своих казаков приставь к воротам. И чтобы ни перышка со двора этого шляхтича никто не унес.
— Слышали?! — тотчас же крикнул своим казакам Маньчжура. — Быстро к усадьбе! Ты, хромой, и ты, Шугай, останетесь здесь. Велите Кондзюре увести своих, пока я с них шкуру не содрал вместе с их вшивыми портками.
Однако подробности Коронного Карлика уже не интересовали. Он развернул коня и, не обращая внимания ни на казаков, ни на испуганно теснившихся возле него молоденьких драгунов, очевидно, еще не побывавших в настоящем бою, но уже наслышанных о коварстве и жестокости казаков, не спеша двинулся к карете канцлера.
— А ведь гуляет слух, что булаву должны будут вручать Барабашу, — догнал его Маньчжура, вклинившись между двух драгунов, прикрывавших отход Коронного Карлика, а потому неохотно пропустивших его.
— Злотые ты получишь в карете, казак. Столько злотых, сколько не привозил ни из одного похода, — негромко объяснил ему тайный советник. — Но то, что я тебе сейчас скажу, окупится во стократ щедрее, чем мой кошелек с злотыми. Бросай полковника Барабаша и переходи под хоругвь Хмельницкого, даже если вдруг окажется, что булаву на какое-то время перехватит этот армянин.
— Вы так искренне советуете, ясновельможный?
— И не слушай того, кто будет советовать тебе что-либо иное.
— Значит, вы поняли, что на самом деле нас послал сюда не Хмельницкий, а Барабаш?
— Не будем осуждать его, казак. Каким еще способом ему, нерусину, доказать, что без его твердой гетманской руки на Украине не обойтись? Вот он и приказывает вам бунтовать крестьян, чтобы на всем нашем пути жгли поместья богатых шляхтичей.
— И это вам тоже известно?! — оцепенел от неожиданности Маньчжура. — А ведь так оно и есть, святая правда.
— Мне многое известно, казак, потому как королевская служба у меня такая.
— Верю, господин хороший, верю.
— Карета моя идет второй. Садись прямо в нее, там и поговорим. Я же пока успокою канцлера.
2
— Итак, вы хотели сообщить мне нечто очень важное. Уж не знаю, для кого важное — для вас или для меня. — Графиня де Ляфер сошла с каменного помоста, на котором возвышались два кресла, приблизилась к огню и так и осталась стоять спиной к Артуру де Моле.
— Графиня, — взволнованно проговорил пленник. — Умоляю, спасите меня. Это в ваших силах. Вы знаете мои чувства к вам. Знаете, как я влюблен в вас…
— Вы убедительно доказали это, пытаясь сжечь меня в одной из комнат этого замка, — жестко согласилась с его доводами Диана. — Что еще?
— Вы не можете оценивать мои чувства только по тому, что произошло сегодня. Вы должны понять: главное для меня было выманить маркиза де Норвеля. Причем он нужен был живым. Только живым. Если бы вы вышли из этих своих келий, я не осмелился бы тронуть вас. И никто из моих людей не осмелился бы сделать этого. Повторяю: мне нужен был только маркиз.
— Чтобы узнать у него, где покоятся сокровища ордена «нищих христовых соратников Соломонова храма», как витиевато именовали его латинисты.
— Но ведь вы примчались сюда с теми же намерениями! Разве не так?
— В общем-то… — небрежно признала Диана. — Хотя меня интересовали не столько сокровища, сколько сама тайна ордена. Его документы. Поскольку я решила написать книгу об этом ордене, а следовательно, о своем роде.
— Прекратите лгать, графиня. Вы — книгу?! — злорадно рассмеялся Артур де Моле. Распущенные волосы спадали на лицо, закрывая его, и, поскольку у пленника не было возможности убрать их, он так и вынужден был смеяться сквозь забрало из седоватых волос.
Когда графиня мельком взглянула на него, великий магистр показался чудовищем, призраком замка. «Таким он, очевидно, и будет появляться здесь через сотню лет — Артур де Моле, призрак замка Аржиньи», — внутренне содрогнулась Диана, поблагодарив Бога, что появляться-то он начнет все же в этом замке, а не в Шварценгрюндене.
— Нет, я все-таки приду взглянуть на его казнь, — словно рассуждая наедине с собой, произнесла графиня. — Как хохочут, зависнув ребром на крюке, — этого я еще не слышала.
— Ну ладно, ладно, это не имеет значения, — вмиг отрезвел великий магистр. — Так или иначе, мне ясно, что нас привела сюда одна цель. Так почему мы должны истреблять друг друга? Не лучше ли объединить наши усилия? Да, я не граф де Моле. Это правда. Хотя, честно говоря, я вообще не знаю, кто я, так как был подобран жалостливым лавочником под забором. Но это уже другая история. Я действительно мечтал стать дворянином, и настолько привык к тому, что будто бы являюсь графом Артуром де Моле, что не представляю себе, как бы смог жить дальше, под другим именем и дворянским достоинством.