Саблями крещенные
Шрифт:
— Для этого Кара-Батыру пришлось взять грех на душу и подвесить на крюк одного из лучников шевалье де Лумеля.
— Я присутствовал при этом, — с дрожью в голосе проговорил де Моле. — Мне казалось, что даже мертвый, он вот-вот закричит от боли и ужаса. Да и вывезли меня из крепости на повозке, вместе с мертвыми.
— Так чего вы стоите здесь, у дороги?
— Хотел просить прощения, графиня.
— Не нужно ничего просить, граф, я милостыни не подаю, — презрительно окинула его взглядом. — Впрочем, Кагир…
— Слушаю, повелительница.
— Ты ведешь запасного коня. Отдай его графу де Моле.
Татарин вернулся на левый берег речки и отвязал свободного коня.
— В притороченной к седлу подвеске вы видите шпагу, а в кобуре найдете пистолет и несколько золотых, — сообщила графиня, — давая лжеграфу понять, что о нем позаботились заранее. — На первое время их хватит на одежду и еду. Мне не хочется, чтобы вы и впрямь занялись нищенством.
— Если бы я мог позволить себе это, я бы упал перед вами на колени, — почти со слезами на глазах молвил де Моле. — И даже не постеснялся бы присутствия ваших воинов.
— Вы не о том говорите сейчас, граф.
— Как я могу отблагодарить вас?
— Разве вам неизвестно? Явиться с наемниками ко мне в замок Шварценгрюнден и сжечь его. По-моему, иной формы благодарности вы не признаете.
— Я виноват перед вами, графиня. Дважды я преступил все нормы рыцарства. В третий раз этого не повторится. Своим великодушием вы не только спасли меня от гибели, но и излечили от той низости, в которую я впал.
— В таком случае, через две недели жду вас в замке Шварценгрюнден. Только знайте: в третий раз прощения не будет. Если предадите, я устрою вам такую казнь, что подвешенный вместо вас на крюке мертвый лучник и в могиле закричит от ужаса.
Графиня стегнула коня и галопом промчалась по мосту.
— Не огорчайтесь мессир, она поступает так со всеми, — сочувственно «успокоил» графа Кара-Батыр и тоже пришпорил коня.
7
— Это он, — швырнул Отто Кобург к ногам Даниила Оливеберга одетого в лохмотья человека со связанными назад руками и до неузнаваемости избитым лицом. Если бы факелы, стоящие по обе стороны от каменного трона, на котором восседал шведский посланник, горели чуть ярче, он увидел бы, что седеющие волосы разбойника слиплись не от пота, а от крови.
— Вы в этом уверены?
— Его зовут Арвид. Именно он принес сюда весть о том, что его шайка напала на французский обоз, в охране которого были мушкетеры графа д’Артаньяна. И признался, что они намеревались захватить священника, который присоединился к обозу уже где-то у границ Германии.
— Вот так, ни с того ни с сего, пришел в замок и во всем признался? Странно, — произнес Оливеберг, который для всех присутствующих по-прежнему оставался лейтенантом Гарденом. — Почему ты искал спасения в замке Вайнцгардт? — обратился к пленнику.
— Я был ранен в стычке и искал спасения повсюду, где только можно было его найти, — мрачно объяснил Арвид. — Признаться же меня заставили под пытками.
— Что касается пыток, — в этом ты откровенен. Не ясно, как во всем остальном.
— Сейчас я откровенен во всем, — пробубнил Арвид. — Что мне скрывать?
Сидевший справа от Гардена капитан Стомвель решительно поднялся, подошел ко все еще стоявшему на коленях разбойнику и, схватив его за волосы, резко приподнял голову.
— Так уж и нечего? — прорычал он. — Взгляните, лейтенант, ведь это же кучер вашей кареты. Тот самый, который сбежал вместе с разбойниками. Это я вам говорю, капитан Стомвель.
— Что?! — приподнялся от удивления Гарден. — Так это ты, мерзавец? Оказывается, капитан Стомвель прав?
— Прав, — едва слышно выдавил Арвид из своего пересохшего, уже ощущавшего смертельную хватку висельничной петли, горла.
— Значит, тебя умышленно подсунули нам вместо внезапно заболевшего кучера? И ты заранее знал, где именно нападут твои сообщники, — спокойно проговорил лейтенант Гарден, вновь обратившийся к своим двум святыням — невозмутимости и терпению.
Стомвель носком сапога повернул голову Арвида так, чтобы он мог видеть наводившего на него ужас Отто Кобурга. И расчет оказался верным.
— Похоже, что все было именно так, как вы говорите, господин лейтенант, — поежился Арвид, отодвигаясь подальше от начальника охраны замка.
— Но ведь ты утверждал, что кучер, который сбежал с разбойниками, — не ты, а кто-то другой, — вырвал его Кобург из рук капитана Стомвеля. — У вас к нему есть еще вопросы?
— Похоже, что это тоже правда: я действительно не признался, что являюсь тем самым кучером, — обреченно согласился Арвид. — Почему каждому, кто схватит меня за шиворот, я должен говорить правду?
Двор с тремя каменными креслами находился в южной части замка и был как бы отгорожен от него полуразрушенной крепостной стеной. Его называли «крепостным». Из построек на нем была лишь старая солдатская казарма для охраны, с провисшей черепичной крышей, и в смутное время он превращался в укрепленный военный лагерь, а в мирное время сюда изредка приглашались представители сельских общин, чтобы выслушать волю Вайнцгардтов или стать свидетелями их справедливого суда.
Однако суды и сходки происходили еще в те времена, когда кто-то один из рода Вайнцгардтов носил титул маркграфа. Теперь же в тронном каменном кресле восседал лейтенант Гарден. И суд его был еще менее праведным, чем земные суды Всевышнего.
— Так вы хотите спросить этого злодея еще о чем-то? — нетерпеливо переминался с ноги на ногу Кобург.
— Не вы же подверглись нападению там, у кареты шведского посланника, доблестный рыцарь Кобург, — попробовал остепенить его Гарден.
— И не желаю подвергаться. Слишком много их развелось в округе, этих разбойников. Я намерен истреблять их с невиданной жестокостью.
Гарден с грустью взглянул на Кобурга и капитана Стомвеля. Он понял, что разговора с Арвидом в их присутствии не получится.