Саблями крещенные
Шрифт:
— Сия проблема уже не должна волновать вас, граф де Моле, — в эти слова графиня вложила и жестокость свою, и великодушие. Впрочем, способен ли был сейчас этот лжеграф оценить ее мудрость? — С сегодняшнего дня — уже не должна. У вас осталось очень мало времени, граф. Еще меньше, чем у меня. Поэтому прекратим наши исповеди. Лучше ответьте на несколько вопросов. Согласны?
— Пожалуй, да.
— Что вы знаете о маркизе де Норвеле? Меня интересует абсолютно все.
— В таком случае, вспомните: великий магистр ордена Жак де Моле и трое высокопоставленных рыцарей ордена готовы были раскаяться в содеянных грехах.
— Что спасло бы их от казни. Дальше?
— Но они неожиданно отказались от покаяния и, взойдя на костер, прокляли папу римского, короля и Гийома де Ногаре. После их казни все трое проклятых погибли.
— И вообще, после этой казни на Францию вдруг обрушился целый шквал загадочных смертей и не менее загадочных бед.
— Вы не задумывались над тем, кто заставил великого магистра и его сподвижников отказаться от раскаяния?
— Принято считать, что все четверо исходили исключительно из убеждений.
— А тамплиер, с которым мне пришлось сидеть в камере для обреченных, говорил о другом. О том, что Жак де Моле и чиновники ордена служили всего лишь прикрытием. Настоящие гроссмейстеры были известны очень узкому кругу людей. Но и в этом кругу о них имели весьма смутное представление. Так вот, на костер Жак де Моле взошел по повелению того, истинного великого магистра.
— Хотите сказать, что у ордена было два великих магистра? — недоверчиво уточнила Диана. — Может, в этом и заключается секрет бессмертия ордена?
— Сколько существует орден, столько, за видимым руководством его, стоит невидимое, более могущественное, истинное. Вот почему, несмотря на то что вместе с де Моле было арестовано что-то около трех тысяч рыцарей ордена и разгромлены все его комендатуры, а папа римский предал его анафеме, запрещенный орден, тем не менее, не исчез, он продолжал жить и мстить. Сейчас он насчитывает не менее пятидесяти тысяч рыцарей, которые, правда, действуют крайне скрытно. А в (?),?се сокровища, исчезнувшие из замка Тампль, на самом деле не исчезли. Они находятся в руках высшего совета того, тайного, ордена, который отомстил и папе римскому, и королю Филиппу Красивому…
— Хотите сказать, что маркиз де Норвель является великим магистром этого тайного ордена?
— Нет конечно. Маркиз слишком наивен и беззащитен, чтобы стать таковым. Имени гроссмейстера ордена я пока не знаю, однако не сомневаюсь, что маркизу оно известно. И еще знаю, что часть сокровища, всего лишь незначительная его часть, находится где-то здесь, в тайниках-подземельях замка Аржиньи. Но и этой, незначительной части вполне хватило бы, чтобы всю оставшуюся жизнь мы с вами, графиня, прожили в таком богатстве, в каком не снилось жить ни одному королевскому семейству.
— Семейству, значит, — поняла его намек Диана. — Только добудь мы эти драгоценности, мы уже не жили бы, а дрожали от страха. Если то, что орден до сих пор существует, причем обладает огромной сетью агентов (о чем я, честно говоря, не ведала), — правда, то он настиг бы нас везде, где бы мы ни оказались.
— Ничего, мы смогли бы надежно укрыться. Я знаю, как это делается. Тем более что имею четкое представление о том, где, в каких землях орден силен, а до каких еще вообще не добрался. Кстати, я очень многое знаю об этом страшном сатанинском ордене, о царящих в нем нравах.
— Ваш узник-тамплиер оказался слишком доверчивым.
— Дело в том, что он тоже не был тамплиером. Со мной сидел такой же авантюрист, как и мы с вами, графиня.
— Мое имя прошу не упоминать, особенно рядом с вашим и тем лжетамплиером. Однако оставим этикет. Кем же он был на самом деле?
— Разорившимся шевалье. Вступил в орден под чужим именем специально для того, чтобы выведать тайну сокровищ. За три года многое узнал и под присягой мог бы подтвердить, что все, о чем свидетельствовал на суде над Жаком де Моле злосчастный Эстье де Флуаран, — правда. Орден давно погряз в самых тяжких грехах: педерастии, в которую втягивают молодых храмовников; поклонении голове полукозла-получеловека; Иисус Христос, по-прежнему остающийся для тамплиеров «лживым пророком, рожденным от подозрительной женщины и казненным за то, что выдавал себя за сына Божия».
— Об этом, помнится, свидетельствовал на суде шотландец, капеллан ордена Джон де Стоке, если не ошибаюсь.
— Не знаю. Это не важно, кто именно свидетельствовал о таком отношении к Иисусу, важно, что эти слова и такое отношение были известны еще судьям великого магистра Жака де Моле. Словом, до сокровищ тамплиеров этот шевалье не добрался, а жизнь ему в ордене искалечили основательно. В тюрьму он попал за растление мальчиков, убийство и прочие неподобные грехи.
— Тогда у меня последний вопрос: если вы знали, что орден существует, почему решились создавать новый орден тамплиеров? Это же бессмысленно.
— Не так уж и бессмысленно, как может показаться. Если бы мне удалось создать лжеорден, я делал бы вид, что не знаю о существовании того, тайного крыла истинного ордена. И не искал бы связи с ним. Я расширял бы наше братство и требовал бы от папы римского снять анафему, а от короля — восстановить право на открытое существование нашего братства. Думаю, что вскоре высшие иерархи тайного крыла ордена сами начали бы искать встречи со мной. И наверняка признали бы меня, прикрываясь мной, как когда-то их предшественники прикрывались мужественной и мудрой ипостасью великого магистра Жака де Моле.
— Гениальный замысел. Что же помешало осуществить его?
— Я рассчитывал, что удастся жениться на вас, и замок Шварценгрюнден станет таким же оплотом нового ордена, каковым когда-то был замок Тампль. Остальное вам известно. Но женитьба эта была бы не только по расчету, я действительно влюблен в вас, графиня. И, видит бог, был бы достойным мужем…
Графиня вернулась на возвышенность, уселась в кресло и несколько минут сидела, погрузившись в свои раздумья. Она еще раз, теперь уже мысленно, выслушала Артура де Моле, вспомнила все, что происходило сегодня в замке… Единственное, что ее совершенно не интересовало, так это «нежное» признание лжеграфа в любви.