Сад Эпикура
Шрифт:
— Да, твой раб сказал мне именно так: «Что знает Эпикур, знаю и я, потому что Эпикур не утаивает свою мудрость ни от свободных, ни от рабов, ни от чужестранцев». Впрочем, он добавил еще, будто знает лишь то, что ты знал вчера. А что открылось тебе сегодня, того он еще не знает…
— Ты дерзок, Медонт, и тебя следовало бы наказать, — сказал Эпикур.
— Ты так говоришь? Значит, ты не Эпикур, — еще более развеселился Медонт. — Мне говорили, что Эпикур не наказывает даже рабов. «Эпикур жалеет рабов, а усердных прощает». Так сказал мне Мис.
— Что еще сказал тебе Мис? — спросил Эпикур. — Не сказал ли он тебе, что я не беседую
— Нет, Эпикур. И я пришел к тебе не ради праздного любопытства. — Медонт замолчал, и лицо его стало грустным.
— Зачем же ты пришел?
— Я принес деньги, чтобы окупить ими ущерб, который я нанес тебе в ту злую ночь.
— Много ли денег? — спросил Эпикур.
— Ты тогда сказал обо мне, — не ответив на вопрос Эпикура, продолжал Медонт, — ты сказал, и я слышал, притаившись в кустах: «Из ночи он возник, и в ночь канул. Такова участь всех глупцов».
— Да, я сказал так о тебе.
— И еще ты сказал: «Убить философа и уничтожить храм — одно и то же».
— И это я сказал.
— И вот я пришел, чтобы вернуться из тьмы, Эпикур. И еще я подумал: не смогу ли я стать философом и, значит, храмом?
— Храмом для богини мудрости? — засмеялся Эпикур. — Нет, дерзость твоя безгранична, Медонт.
— Твой раб стал мудрецом, слушая тебя…
— Раб, но не разбойник, Медонт. Сколько же ты принес мне денег?
— Все, что мог собрать. Я продал свою рыбную лавку у Сунийских ворот, и дом, и все, что было в доме. Мне опостылела моя прошлая жизнь, Эпикур, — проговорил Медонт, взглянув на Эпикура глазами, в которых тот увидел боль. — Да и ничего от прошлой жизни не осталось: мои дети и моя жена умерли, а я жив… Я хотел мстить за смерть жены и детей, но кому? Мне сказали, что есть такой безбожник Эпикур, и я бросился тогда сюда. Но не ты виноват, я знаю. Никто не виноват. А жить невозможно, Эпикур, — Медонт сжал кулаки, — совсем нет сил жить. Ты видишь мои слезы, они выжигают мне глаза…
Близился полдень, хотя еще не было жарко: солнце ходило за облаками, плывущими бесконечной цепью в высоких потоках борея [60] . За фракийскими горами, должно быть, уже начались осенние дожди. А над Элладой облака были еще белые, сухие. Они то закрывали солнце, то открывали его, и тогда оно начинало жечь по-летнему яростно, но не успевало раскалить землю и камни — новое облако накатывалось на него и охлаждало в своем белом тумане.
— Поднимемся к винограднику, — сказал Медонту Эпикур. — Возьмем полольные кирки и поработаем.
60
Борей — северный ветер.
— Зачем? — удивился Медонт.
— Затем, что сорняки губят виноградную лозу.
— Наше ли это дело? У тебя есть садовник.
— Ах, Медонт, — сказал Эпикур. — Помогать растениям, животным может только человек. И человеку может помочь только человек. Человек может позвать другого человека на помощь, а растение не может. Неужели нам ждать того, что оно закричит. Как закричал ты, — добавил он и пошел по тропе вверх к винограднику.
— Да, — согласился Медонт, последовав за ним. — Но сможешь ли ты помочь мне, Эпикур?
— Ты обращался за помощью к другим, Медонт?
— Мне сказали: на твоих пирах можно забыть самого себя. Я принес деньги.
— Так вот что. — Эпикур остановился. — Ты хочешь забыть себя на пиру?
— Да.
— Тогда уходи, — сказал Эпикур. — В моем саду не пируют. И никто здесь не забывает себя. Напротив: забывшие себя находят себя.
— Тогда каков же путь к блаженству, Эпикур? Как же ты сможешь помочь мне?
— Так же, как мы поможем винограднику. Надо, подобно сорнякам, вырвать невежество и дать возможность разуму расти к солнцу.
— И это все?
— Это все, — сказал Эпикур.
— И это путь к блаженству?
— Да.
— Без пиров, без роскоши, без сладких утех?
— Достаточно освободиться от страданий тела и от смятений души, чтобы стать счастливым. Медонт. Достаточно быть сытым от простой пищи, одетым в простую одежду, делать полезное дело, избавляющее тебя и твоих товарищей от страданий, спать в тишине и просыпаться без тревоги, чтобы чувствовать себя счастливым. А для этого надо быть лишь разумным.
Они поднялись к винограднику, взяли кирки, лежавшие у шалаша, который построил близ бывшей сторожки Мис, и вошли в междурядье высоких и сильных лоз.
— У тебя большой виноградник, и урожай будет хорошим, — сказал Медонт, осматривая кусты. — Кто-то из философов сказал, что вино — это молоко для стариков. Любишь ли ты вино?
— Не более других, когда оно есть, и менее других, когда его нет. Вино прекрасно заменяет вода. Мой принцип таков, Медонт: нужно довольствоваться тем, что есть. Он избавляет меня от зависти и напрасных хлопот.
— Довольствоваться тем, что есть, — это ли граница твоих желаний? Есть вино — пей, есть деньги — гуляй. Так ли?
— Нет, — ответил Эпикур. — Это границы самой природы. Ведь когда я говорю о наслаждениях, Медонт, то разумею отнюдь не наслаждения распутства, как думают другие, вернее, как злонамеренно приписывают мне другие. Я говорю о наслаждениях, требуемых природой, а они просты и легко достижимы в отличие от наслаждений, изобретенных праздным мнением. Нельзя, Медонт, жить сладко, не живя разумно, хорошо и праведно… И вот о первом пределе наслаждений: первый предел наслаждений — устранение боли.
— Ты уже говорил об этом, — сказал Медонт, умело работая тяпкой. — Нельзя ли определить предел наслаждений поточнее? Ведь обжоры не испытывают никакой боли, съедая целого барана…
— Можно и поточнее. Согласись, Медонт, что наслаждение — это всегда удовлетворение каких-то наших желаний. Когда меня мучает жажда — я пью воду, когда я голоден — я ем, когда мне холодно — я сажусь к огню, когда я устал — я ложусь в постель. Среди наших желаний, Медонт, есть естественные, о каких я, например, только что сказал, а есть праздные. Среди естественных желаний — одни необходимы, без которых наша жизнь немыслима, другие — только естественны, например, дорогие напитки или роскошный стол, без чего мы всегда можем обойтись. Не являются естественными и необходимыми дорогие украшения, статуи, золотая посуда, власть над всеми… Побуждения к ним легко рассеять, зная, что они трудно достижимы и вредоносны. Они пожирают наше время и силы, не давая ничего взамен — ни радостей, ни здоровья, ни безопасности. Таким образом, Медонт, следует стремиться не ко всякому наслаждению и многие из них обходить, если за ними следуют более значительные неприятности: за обжорством и пьянством — болезнь, за роскошью — разорение, за властью… Что следует за властью, Медонт?